Мария Фомальгаут - Время неместное

– Убили? – вздыхает Борисов.

– Ну… в этой реальности убили, а в других ещё жив… – не договариваю, меня обрывает отчаянный крик откуда-то из ниоткуда:

– Па-а-а-апа-а-а-а!

– Парень… как тебя там…

– Как обычно.

– Вытащи моего пацана.

– И Луну с неба?

– Я серьёзно.

– И я серьёзно.

– В живых оставлю… если вытащишь.

– Я сам в живых не останусь, если туда полезу. Мне что так, что так не жить…

– Да был же ты там, выбрался же!

– И что теперь? Мне теперь табличку на лоб повесили: этого парня не трогать, он один раз там был и живой остался? Да?

Борисов сигналит своим питекантропам, вспоминаю ихние кулаки, как-то невесело становится на душе. А что невесело, веселее, чем там, уже не будет…

– Ультиматум, – выжимаю из себя.

– Чего?

– Ультиматум. Это… я парня вашего вытащу… ну… скажем так, попробую вытащить… не обещаю ничего…

– Ну, ты как Кабанюк, ей-богу… он всегда так… обещаю, но не сделаю…

– А вы как хотели, там передо мной от одной моей рожи не расступаются и не разбегаются. И ниц передо мной не падают. Сделаю… вытащу… Условие одно есть…

– …живой останешься, базара нет, – подхватывает Борисов.

– Да я не для себя… людям… значит, так… Вы этот путь… мост этот откроете. Всем.

– Чтобы сюда все валом попёрли, что ли? Парень, ты чего курил, поделись, а, я тоже хочу…

Питекантропы ржут. Хочется спросить, из какого юрского периода Борисов их вытащил.

– Да. Чтобы все валом попёрли.

– Охренел?

– Не всё ж вам охреневать. Чтобы не было такого… как внизу… где войны… Я там был, понимаете? Сам видел… как с людей кожа клочьями сходила… как глаза вытекали… как…

Борисов сигналит питекантропам, вот, блин, ещё ничего не сделали, печень уже побаливает…

Блин…

– Па-па-а-а-а-аа!

– Чёрт… – Борисов умоляюще смотрит на меня, что за взгляд у него, невозможно выдержать этот взгляд, – парень, вот ты мне скажи, вот тебе это на кой? Вот тебе лично на кой?

– Па-а-а-апа-а-а! Не на-а-а-ада-а-а-а!

Крик ужаса. Отчаяния. Крик я не знаю, чего. Никогда не слышал, чтобы люди так кричали. Даже там. Внизу.

– Вот, блин… Хорошо, откроем мост… если вытащишь…

– Договор, – требую.

– Ещё тебе чего? Гербовую печать?

– Да. При свидетелях. Вон, Кверти в свидетели. Чтобы всё при всём.

– Ох, не веришь ты честному слову борисовскому, не веришь… плохо дело…

Проверяю документ, что он там намудрил, напридумывал, чернила какие-нибудь исчезающие, или ещё что, или как в детстве пальцы крестиком сложил, мы так делали, когда клятвы давали, чтобы потом не соблюдать…

– Па-а-паа-а-а-а!

– Ну, всё уже, наизусть скоро выучишь, – Борисов отбирает у меня бумагу, прячет в сейф, – на ключ… чтобы не орал потом, что я эту бумаженцию сжёг… иди уже…

Иду уже. Туда. Вниз. Только когда спускаюсь с Вершины, спохватываюсь, что оружия с собой никакого не взял. Стрелять один хрен не умею, всё равно, с оружием бы как-то посолиднее выглядел… а то…

Иду уже. Туда. Вниз. Переступаю через чьи-то обожжённые тела, обломки каких-то идолов, миры, завернувшиеся сами на себя. Измождённая женщина бросается ко мне, впивается в рукав пальцами, похожими на птичьи когти. Отшвыриваю её от себя, нету хлеба, нету, вот, блин, даже хлеба с собой не взял… им… всем… Ага, это же сколько вагонов хлеба надо прихватить…

– Не на-а-а-а-адаа-а-а-а!

Артур. Где-то там. На перекрёстках миров и измерений, откуда не возвращаются.

Страшно. Это даже не страшно, это я не знаю, как назвать, чувство такое, что идёшь туда, куда идти нельзя. Это тебе не игры в войнушку, когда бежим-бежим, кто дальше вниз по Склону, и самые храбрые добегают во-он до того убитого солдата, и надо обязательно тронуть его за рукав, и бежать назад, а то он ка-ак оживёт, ка-ак вскочит… И бегом-бегом назад, в мир живых, в лучший из миров, где тепло, где светло, где не убивают, где мама, ма-а-ма-а-а…

Здесь не то. Чувство какое-то нехорошее… что никакого назад и домой уже не будет…

Перескакиваю с параллели на параллель, с вероятности на вероятность. Уже не впервой. Считаю варианты, раз-два-три-четыре-пять, чтобы ввернуться в свой. Не потеряться. Вот, Артурка не считал, и на тебе, где теперь его сыщешь… раз-два-три-четыре-пять… я иду искать…

Прыгаю в мир, отличный от других – эта вероятность бытия лежит чуть выше остальных, выше уровня войны, уже хорошо, хоть какая-то мирная вселенная… Оглядываюсь, перевожу дух, а ничего, хорошо тут, город на горизонте, чуть ближе какие-то особняки стоят, сад цветёт… что цветёт, не знаю, для нашего брата вся флора делится на розы и а-эти-цветы-как-называются.

На дорожку передо мной выходит скрюченный человек в сером, натыкается на меня, замирает.

– Я… э-э… ненадолго…

Вот, блин, в чужие владения проломился… счас охрану позовёт, что я в его коттедже разгуливаю… или хуже, потащит в гости, давай выпьем, да чего как неродные-то…

Человек смотрит на меня пустым взглядом.

– Это… я мальчика потерял… такой… упитанный… большой…

Человек жалобно скулит, отступает назад, лениво подстригает цветы. Умно придумали, идиота в садовники… Из зарослей показываются ещё двое в сером, самозабвенно метут дорожки. Да что у них тут, приют для умалишённых, что ли…

Распахиваются двери дома, смотрю туда, еле сдерживаю крик. Нет, я червей на своём веку видывал, но чтобы таких матёрых, это что-то новенькое…

Люди в сером с визгом падают на колени, целуют дорожки перед червями. Последние проскальзывают к причудливой машине у калитки, тихонько пощёлкивают, посвистывают…

Вот, блин…

Перепрыгиваю в другой мир. В третий. В пятый. В десятый. Подальше отсюда. Хочется чего-то привычного, человеческого, пусть даже война, пусть…

– Не на-а-а-да-а-а!

Ах да. Артурка, чёрт бы его драл, куда его чёрт занёс…

– Артуу-у-у-р!

– Я ту-у-у-у-т!

– Где-е-е-е?!

– Да ту-у-у-у-ут!

Где тут… наугад прыгаю в какой-то мир, вроде бы оттуда кричали… оглядываю город, какой-то тёмный, напряжённый, то ли только что переживший войну, то ли в ожидании войны, то ли и то и другое вместе взятое. Чуть не спотыкаюсь о тощего бродягу на тротуаре. Была не была…

– Это… вы мальчика здесь не видели?

Ноль внимания. Пьяный, что ли…

– Мужик, ты мальчика не видел, такого…

Толкаю мужика, он падает набок, мягко, как тряпичная кукла, смотрит сквозь меня мёртвыми глазами.

Смотрю в его лицо.

Узнаю.

Отворачиваюсь.

Перескакиваю в другое измерение, как-то не хочется смотреть на самого себя с перерезанной глоткой.

– Арту-у-у-ур!

– Я туу-у-у-ут!

Да где ты тут… кричат как будто с разных сторон, да что как будто, так оно и есть… сколько вариантов, сколько Артуров, а ещё бывает, прошёл человек сквозь какой-то мир, в мире остался его след…