Александр Кашанский - Антихрист

Наташа дала коту рыбку, налила молока и снова легла в постель, но уснуть не могла. На улице было тихо: ни машин, ни людских голосов, только птичье пение. Наташа закрыла глаза и погрузилась в полудрему, но уснуть никак не удавалось, опять в голову полезли знакомые жестокие мысли: «Надо что-то делать, на что-то решаться и устраивать свою жизнь. Время уходит, а у меня ни детей, ни мужа, ни работы. К тому же волею обстоятельств попала в такую дыру, иначе родной городок не назовешь, из которой до смерти можно не выбраться. Что же делать?» Наташа вдруг остро почувствовала, что именно сегодня должно произойти что-то, что определит ее судьбу. Так бывает, когда почтальон приносит телеграмму с какой-то важной и неожиданной новостью. Наташа быстро встала с постели, разделась и пошла под душ. Она тщательно мыла свои очень густые каштановые волосы, потом долго стояла под сильными струйками теплой воды.

Надев халат, Наташа пошла на кухню завтракать. Отпив глоток кофе, она отставила чашку в сторону и задумалась: «Кто же этот Ясницкий? Председатель правления крупного банка — в тридцать лет. Миллионер, а может и миллиардер, имеет вес в политических кругах не только в краевом центре, но и в столице. У него берут интервью, на него ссылаются, как на одного из лидеров нового экономического движения. Он хороший оратор». Наташа слышала, как он выступал на областной конференции банкиров, где они и познакомились. «Руки у него большие, сильные, губы под черными, ухоженными усами пухлые, немного чувственные, одевается блестяще. Разведен давно, детей нет. Зачем он приехал в наш город и что ему от меня надо, и надо ли ему вообще что-нибудь от меня?» «Сразу позвонил Вам, Наташа. Мне обязательно надо с Вами поговорить, и не откладывая». «Предложить работу? Он бы сразу сказал об этом. Нет, он приехал делать мне предложение. Да, сегодня же он сделает мне предложение», — заключила свои размышления Наташа.

«Мои материальные условия его, скорее всего, не интересуют, — рассуждала Наташа. — Зачем ему мое приданое? Нет — это для него не имеет значения. Мое прошлое? А нет прошлого. Что у нас еще в активе? Образование? Да, образование стоящее. Манеры? Некоторый опыт общения с людьми у меня есть. Характер? Интересно, что он знает о моем характере? Ну да ладно. Конечно же, если он мною интересуется, то потому, что я красивая, это общепризнанно».

Наташа сбросила с себя халат и подошла к большому зеркалу, стоящему в спальне. Она долго и сосредоточенно смотрела в зеркало, как бы спрашивая у себя о чем-то.

«А ну-ка, девушка, покажи мне свое второе я, — сказал Аллеин так, чтобы Наташа не смогла ему отказать. — Покажи себя, кем бы ты хотела стать на самом деле».

Наташа усмехнулась, наклонилась к зеркалу, показала себе язык и, сделав лицо актрисы, произносящей монолог из классической трагедии, сказала:

— Коль жизнь — театр, а люди — актеры, то надо постоянно репетировать жизнь, чтобы жить. И надо стараться находить в этом радость, коль уж жизнь — банальная пьеса.

Наташа стащила с постели простыню, ловко задрапировала себя складками ткани и прошлась перед зеркалом, искоса глядя на себя. На нее умными, красивыми глазами спокойно и холодно смотрела заместитель директора банка по экономике. «Так, губы чуть плотнее, взгляд чуть помягче. Неплохо, получается», — оценил Аллеин.

Драпировка была быстро изменена. Наташа отошла от зеркала и медленно, походкой манекенщицы пошла вперед, подойдя, повернулась перед зеркалом, стала боком, потом повернула чуть наклоненную голову, улыбнулась, чуть разжала губы и изобразила на лице невинность и смущение. Аллеин кивнул головой: «Тут ничего менять не надо — и так сойдет».

Наташа накинула простыню на голову, скрыв волосы, подняла глаза вверх, так, как она видела на картинах старинных художников, и изобразила на лице благоговение и смирение. Аллеин улыбнулся: «Несколько картинно и вычурно, таких монахинь не бывает, а если бывали, то их надо было держать взаперти, подальше от мужских глаз. Смирения во взоре все же недостаточно и блеск в глазах не от слез». Наташа попыталась пустить слезу, чтобы изобразить молитвенный экстаз. Слеза не получилась. «Ладно — на троечку», — махнул рукой Аллеин.

Простыня была сброшена. Наташа начала танцевать. Танцевать Наташа, без сомнения, очень любила. Танцевала она недолго, успев при этом выплеснуть поток чувственности и скрытой, и открытой. «Ладно — с этим все ясно. Отлично. В крайнем случае, всегда можно пойти в кабаре», — сказал Аллеин и зааплодировал.

Наташа подвязала простыню фартуком, вздохнула так, чтобы грудь заняла более красивое положение. И сказала:

— Дорогой, ты уже проснулся? Завтрак готов… Нет, что-то не получается… Дорогой, мне нужна норковая шуба, без нее моя жизнь потеряла всякий смысл… Где ты вчера был, пьяница чертов?! «Да, тут явно что-то не то», — покачал головой Аллеин. Наташа надела халат и села на стул перед зеркалом. Вдруг она расплакалась.

«Так — тут все в порядке, — оценил ее неожиданные слезы Аллеин. — Отец при смерти, а она танцует. — То, что Наташа очень любила своего отца, Аллеин определил сразу, и в этом он не мог ошибиться. И смеется сквозь слезы. — Может быть, эта женщина и была создана Творцом специально на случай, если в мире свободных людей появится Предвестник».

«Интересно, помнит ли его?» — подумал Аллеин.

Установить это для него было совсем не сложно. Он прошептал Наташе на ухо: «Иван Свиридов», и она тут же перестала плакать и задумалась, устремив взгляд прямо перед собой.

«Иван Свиридов, к чему бы это вспомнилось?» — спросила себя Наташа, и Иван, красивый и мужественный, с нежным взглядом светло-серых глаз и широкой улыбкой, предстал перед ее мысленным взором.

Аллеин посмотрел на возникший в сознании Наташи образ и увидел Ивана таким, каким видела его Наташа тринадцать лет назад. Наташа, ученица шестого класса, принимавшая участие в школьной самодеятельности, заметила Ивана, студента первого курса, на вечере встречи выпускников их школы. С детской непосредственностью она не сводила глаз со статного, яркого парня, казавшегося ей взрослым мужчиной, волнующе загадочным и опасным. После окончания концерта, в котором Наташа блистала в нескольких танцевальных номерах, она осталась посмотреть, как будут танцевать взрослые. Иван долго поглядывал на нее, а потом пригласил танцевать медленный танец. Наташа была смущена невероятно, во рту пересохло и ноги отказывались слушаться. Она почему-то казалась себе самой смешным и беспомощным длинноногим олененком, которого недавно видела в зоопарке. После этого они виделись еще раз — на ее выпускном вечере, но тогда Иван почему-то не пригласил ее танцевать, а сразу ушел. Нет, Наташа не думала об Иване днем и ночью, не предавалась мечтам о своих нынешних и будущих чувствах к нему, но образ его хранился в глубине ее сознания, рядом с сердцем и неразлучный с ней. Аллеин теперь твердо знал, что Наташа предназначена Ивану. «Он для нее воплощает образ идеального мужчины. Она не увидит ни одной его плохой черты, но все, что в нем есть положительного, — это как раз то, о чем она всю жизнь мечтала, мечтала еще с детского возраста. Вот это да! Они же, действительно, созданы, чтобы любить друг друга. Любить?.. Она-то сможет, а он?..» — и Аллеин вновь прислушался к мыслям Наташи.