Андрей Колганов - Жернова истории

А на полочках у нас что? А тут у нас нижние рубашки, трусы, напоминающие семейные, только подлиннее, носки и какая-то сбруя. Переплетение широких резинок, блестящие зажимы… Подтяжки, что ли? Коротковато вообще-то для подтяжек. И тут я не сразу, не мгновенно, но все же сообразил: эта ерунда как раз для носков и предназначена. Ага, подтяжки – застегиваются под коленом, и к ним цепляют носки, которые в это время еще не имеют вшитых эластичных резиновых нитей и потому держатся на подтяжках. Да, и тут я – точнее, мой реципиент – вываливаюсь из общего ряда. Большинство (за исключением всяких «бывших», буржуазных спецов, богемы и т. п.) в сапогах ходит и им хватает портянок. Но для ответработника Наркомвнешторга это как раз нормально – нам по заграницам ездить приходится, потому и одежка соответствующая.

С грехом пополам натянул все, что положено: подтяжки для носков, сами носки, рубашку, костюм… Галстук повязывать не стал – моя собственная память подсказывала, что против галстуков нынче сильное предубеждение как против буржуазного элемента одежды. Ботинки надел – вполне еще крепкие, несильно поношенные ботинки – тоже «оттуда», видать, приехали, хотя – подсказывает реципиент – и здесь теперь можно купить вполне приличные, контрабандные, из Польши (правда, из-под полы и очень дорого). НЭП, понимаешь.

Вот, кстати, о НЭПе. А с дензнаками у меня как? Пройдясь по карманам, обнаружил кошелек и портмоне. В кошельке у меня лежала довольно толстая пачка денег. В глаза бросились прежде всего купюры 1923 года выпуска – от рубля до двухсот пятидесяти рублей (сотенных и двухсотпятидесятирублевок было больше всего). Я аккуратно разложил содержимое кошелька на столе.

Оформление красивое, даже вычурное, но краски немного мрачноваты. А что это тут за текст с обратной стороны в рамке, пышно оформленной всякими виньетками и завитушками? «Один рубль 1923 года равен одному миллиону рублей дензнаками, изъятыми из обращения, или ста рублям дензнаками 1922 года. Прием по сему расчету обязателен для всех». Так, выходит, я – миллионер? Или даже миллиардер! Если считать в дензнаках, изъятых из обращения…

А это у нас что? Тоже 1923 года денежки, но уже по тысяче и по пятьсот рубликов, и даже одна пятитысячная есть! Оформлены так же, как и их более мелкие собратья, только расцветка немного поярче, и на обороте текст более лаконичный. Меленько так напечатано: «Денежные знаки 1923 года обязательны к приему для всех согласно расчету, установленному в отношении денежных знаков прежних образцов декретом от 24 октября 1922 года».

Теперь в портмоне заглянем, может, и там что найдется? А в портмоне у нас лежат две скучные черно-белые бумажки (и только розетка с надписью «РСФСР» раскрашена чуток повеселее) с надписью «один червонец», одна – «три червонца», и одна – «пять червонцев». Обратная сторона – чистая. Год выпуска – 1922-й. Так-так-так. Это я, значит, попал в разгар денежной реформы. Параллельно ходят совзнак и червонец, и курс обмена одного на другой прыгает, равно как прыгают (точнее, растут) и цены. Жизнь мне предстоит веселая, однако. Тем более, вспомнилось мне (или то опять подсказала память реципиента?), что зарплату нам исчисляют в «золотом рубле», примерно соответствующем одной десятой червонца, а выдают – быстро обесценивающимися совзнаками. В конце августа за червонец где-то две тысячи с гаком совзнаками давали, то есть «червонный рублик» стоил рублей двести с хвостиком. А ведь еще в начале августа червонец шел за тысячу четыреста рублей! Вот и крутись.

А на что крутиться? В смысле, какая у нас нынче с реципиентом зарплата? Зарплата у нас, как тут же всплыло в памяти, неплохая – партмаксимум. Сиречь 175 рублей в месяц (в золотом исчислении, конечно, не в совзнаках – в совзнаках это офигенные тыщи получаются, а если в старых считать, так и вообще миллиарды!). Все заработки свыше этой суммы член партии должен сдавать в партийную кассу, в фонд взаимопомощи для малоимущих партийцев. На партмаксимум особо не разгуляешься, но жить можно, и неплохо жить. Для сравнения: рядовой работник уездного комитета партии получает сейчас 15 рублей, что, разумеется, весьма скудный доход, но ноги с голоду не протянешь: в провинции мясная вырезка стоит 14 копеек за фунт, телятина (не вырезка) – 9–11 копеек, буханка хлеба – копейки (или несколько рублей совзнаками 1923 года). Конфет шоколадных, правда, на такую зарплату не укупишь – 3 рубля 75 копеек за килограмм! Но вот если еще и семью кормить надо, то на троих-четверых-пятерых такую зарплату не растянешь. Это уже с хлеба на квас, и то едва-едва.

В Москве цены заметно выше, раза в полтора-два (конфеты, правда, стоят практически столько же). При этом цены, что не радует, растут каждую неделю, если не каждый день. Однако лишь в совзнаках – в червонцах цены практически стабильны.

Поэтому червонцы в моем портмоне совсем не лишние. Их курс Наркомфин держит жестко. Эмиссия ограничена 30-процентным обеспечением золотыми, валютными и высоколиквидными товарными резервами. Нарком финансов Сокольников аккурат в августе не погнушался даже на черный рынок инвалюту и золотишко через верных людей выкинуть, продавая их только за червонцы. Так что червонец с таким реальным обеспечением твердо стоит…

Ага! Только сейчас сообразил! Раз мне положен партмаксимум, значит, я что – член партии?

Так и есть. Кроме червонцев в портмоне обнаружилась скромная картонная карточка, озаглавленная «Российская коммунистическая партия (большевиков)». И ниже: «Партийный билет №…». Ого! Тут у нас и год рождения указан. Мне теперь, оказывается, тридцать семь лет, ибо я 1886 года рождения. А в партии состою с 1903 года. Неплохо так. Дооктябрьский стаж – это вам в Советском государстве не хухры-мухры. Это Красин постарался, ибо пребывание в меньшевиках могли и не зачесть и был бы партстаж только с начала 1918-го, когда я из эмиграции возвратился в Питер… А выдан этот билет в 1922 году. Хотя реально я (реципиент, конечно!) его получил буквально на днях, как из Англии вернулся после завершения работы в ARCOS (All-Russian Cooperative Society), – сам ходил за ним в учраспредотдел ЦК, благо от моей работы до них всего два шага.

Впрочем, это был только завершающий этап. Выписал мне этот партбилет еще в прошлом году городской райком, где я состоял на учете, а после его упразднения в том же 1922 году меня перевели на учет в Бауманский райком (ибо, как мне сообщили в нашей партячейке в НКВТ, теперь мы относимся к Бауманскому району). И, естественно, Осецкий по возвращении из Англии отправился поменять свой старый партбилет образца 1920 года именно туда. Но оказалось, что из-за моего длительного отсутствия, когда кампания по обмену партбилетов уже давно прошла, мой билет из райкома сдали сначала в горком, а оттуда – в ЦК, в учраспредотдел. В общем, на беготню по инстанциям ушло в общей сложности два дня…