Максим Солохин - Король и Каролинка

Кстати, Вы еще не забыли, что я жил в Царстве-государстве? Это важная деталь! Тридевятое царство, тридесятое государство бывает только в сказках.

Я и жил в сказке! Но в необычной сказке. В обычной сказке сказочные герои не знают, что они живут в сказке. А в нашей сказке об этом все знали, кроме чудаков-материалистов. Чудаки же материалисты верили, будто мы -- настоящие, и доказывали это, проводя физические опыты. На самом деле эти опыты ничего не доказывали, кроме того, что в нашей сказке прекрасно работают обычные законы физики. Но на чудаков физические опыты действовали, на то они и чудаки.

Зато все нормальные люди без доказательств верили, что мы живем в сказке. Это была истина, ясная без доказательств. И это была истина приятная! Ведь здорово жить в сказке, правда? Я точно знаю, что многие настоящие люди в детстве мечтают хоть ненадолго попасть в сказку. А я вот был не такой, как многие настоящие люди. Я жил в сказке. И хотел попасть в реальную реальность. Вы скажете, зачем?

А вот зачем.

Дело в том, что в детстве я пережил психическую травму. Не "сошел с ума", заметьте, а пережил травму! Прошу не путать. Психическая травма -- это совсем не то, что мама уронила из окошка головой вниз. Меня, насколько мне известно, не роняли. Зато мне, малышу, приснились три подряд магических сна.

Мне приснилось, будто я во время службы выхожу из храма. Я отчетливо видел иконы в притворе, слышал пение хора внутри, даже разобрал слова: "Господи сил, с нами буди... Господи сил, помилуй нас". Потом, когда я пересказывал этот сон церковным людям, всех особенно удивляло, что я слышал пение и видел иконы. Я даже много лет спустя, уже взрослым, отчетливо помнил слова хора и иконы. Такой был четкий сон! Я даже смог потом распознать, какие именно иконы я видел: Архангела Михаила и Богородицы Одигитрии. А в детстве я не знал, чьи это иконы.

И вот, я выхожу из храма, и подходит ко мне Волк. Я, малыш, его почему-то совсем не боюсь. Волк говорит:

-- Ты зачем ходишь к еретикам?

Я удивился.

Что Волк умеет говорить -- это меня нисколечко не удивило. Я же сказочный мальчик.

-- Почему -- к еретикам?! -- удивился я. -- Это православный храм.

Что такое еретики и почему нельзя к ним ходить -- об этом я знал с детства.

-- Не православный, -- заявил Волк.

-- Почему это?

-- Потому что воображаемый. А воображение -- это ложь.

-- Почему -- воображаемый? -- возмутился я. -- Очень даже настоящий.

И топнул ногой в доказательство. Проснулся. Немедленно разбудил Маму и пожаловался ей на Волка.

-- Спи, малыш, -- сказала Мама. -- Этот храм тебе приснился. Он и правда ненастоящий.

-- Значит, Волк не соврал? -- усомнился я. Мне-то хотелось, чтобы Мама разоблачила Волка. Но Мама не разоблачила, а подтвердила показания Волка, и это мне не понравилось.

Я уснул опять. И увидел второй магический сон.

Теперь Храм был уже вдалеке и нечеткий, размытый. Я даже не уверен, был ли на нем Крест. Но самое удивительное -- теперь я отчетливо ЗНАЛ, ЧТО Я СПЛЮ. Потом мне объяснили, что это первая ступенька магического сна -- когда человек во сне знает, что это сон.

Увидев Волка, я ничуть не удивился.

-- Ну и что, -- сказал я. -- Это сон. Только сон. Здесь ВСЕ ненастоящее.

-- Глупенький, -- Волк осклабился. -- А там-то, там-то СКАЗКА!

-- Ну, и что? -- не понял я.

-- В сказке тоже ВСЕ ненастоящее. Там лишь видимость Храма, лишь видимость иконы, лишь видимость...

Тут сон стал совсем нечетким, туманным. И под змеиный шелест "лишь видимость... видимость..." я как-то медленно выплыл из сна в реальность. А по пробуждении обнаружилось, что я горько плачу.

Встревоженная Мама вскочила с постели и принялась меня утешать.

Я пересказал ей свое видение.

-- Ну, и что же, что видимость, -- сказала она. -- Икона и есть видимость. Икона -- это образ, изображение. Какая разница, во сне или наяву.

Тут-то я и рассказал ей про иконы в первом сне.

-- Может, это был вещий сон, -- сказала Мама. -- Изображение иконы -- это тоже икона. Кто сказал, что воображение -- это обязательно ложь? Воображение может быть и истиной. Там были настоящие иконы! Значит, это, может быть, был настоящий Храм.

-- Значит, Волк все-таки соврал?

-- Конечно, -- сказала Мама. -- Там же были иконы.

Эта мысль меня утешила. И я уснул.

И увидел третий магический сон. Я знал, что это сон. Я как будто убегал от Волка, прячась в каких-то развалинах, и мне было как будто страшновато, но на самом деле мне было не очень страшно -- ведь я знал, что это всего лишь сон. Захочу -- и проснусь.

Волк загнал меня в угол.

-- Я тебя не боюсь, -- сказал я Волку. -- Ты ненастоящий. Ты -- видимость, -- сказал я.

И вдруг я начал безобразно дразниться, кривляться, шипя по-змеиному:

-- Ты лишь видимость! Видимость...

Меня опьяняло чувство неуязвимости. Захочу -- и проснусь, и сон растает. Я вдруг подумал во сне, что могу делать что угодно, как угодно грешить -- все лишь видимость, видимость...

-- А если я тебя съем? -- сказал Волк беззлобно.

-- Попробуй, Видимость, -- сказал я нагло. И тогда Волк прошептал:

-- А сами вы что едите? -- Одну только видимость, видимость...

И растаял.

Я проснулся с ощущением победы. И долго не задумывался над последними словами Волка. Мало ли что сболтнул старый демон. А что в виде Волка мне явился демон -- это было ясно и без маминых объяснений.

Но во время литургии, на ближайшей службе в Храме, меня вдруг пронзила мысль: я вдруг понял последний подлый намек демона. Он намекал на Причастие. Я же живу в сказке -- так ЧТО же мы едим? Может ли в сказке быть Тело Христово и Кровь Христова?!

Эта мысль меня так потрясла, что я даже до сих пор не решился никому задать вопрос о своем сомнении. Может ли в Сказке быть Тело Христово? А если не может, то может ли быть в Сказке истинная Церковь? Или мы правда еретики?!

Должен признаться, что я до сего дня так и не нашел ответа на этот волчий вопрос. Я предпочел до поры, до времени позабыть его. Просто позабыть. Но с этого дня у меня появилось странное для сказочного мальчика желание каким-нибудь образом пробраться в реальную реальность. Потрогать руками, понюхать, прикоснуться губами к настоящему, невыдуманному, Богом созданному миру.

Однако не думайте, будто из-за семейных раздоров и психических травм я рос несчастным, был неполноценным. Вы плохо знаете моего Папу! Вот уж кто умеет извлекать пользу из любых неприятностей.

Мне порой кажется, что за фасадом "семейных проблем" у Папы скрывалась какая-то особая систематическая политика моего воспитания. Он мастерски использовал любые травматические ситуации, чтобы научить меня видеть оборотную сторону жизни. Не пугаться ее, а внимательно и холодно изучать. Так сказать, знать врага в лицо. Впрочем, скорее всего, это у Папы выходило нечаянно, бессознательно.