Джеймс Морроу - Библейские истории для взрослых

Бореалис уже был в операционной, а с ним бригада в минимальном составе. Ассистент резкими чертами лица напоминал хищную птицу, на этом лице выделялся нос, такой острый и тонкий, что им можно было бы вскрывать письма. Анестезиолог был смуглым, смазливым латиносом, такие лица можно увидеть на упаковках презервативов. Операционная сестра оказалась нескладной молодой женщиной, усыпанной веснушками, с совиными глазами и с рыжими волосами, заплетенными в косички.

— Я предупредил всех, что мы ожидаем аномальный плод, — сказал Бореалис, кивая в сторону бригады.

— Мы не называем ее аномалией, — жестко поправил я доктора.

Меня поставили у изголовья Полли — она была в сознании, потому что анестезию сделали местную, обезболив все, что ниже диафрагмы — как раз то, что находилось за белой шторкой, а шторку используют, чтобы матери, которым делают кесарево сечение, не видели того, что с ними делают. Бореалис и его напарник приступили к работе. В сущности, это напоминало прокручивание назад записи процесса фарширования индейки: доктор сделал разрез и начал копаться внутри, а спустя несколько минут извлек предмет, напоминавший глобус компании «Ранд Макнелли», покрытый ванилиновой глазурью и оливковым маслом.

— Есть! — крикнул я Полли. Несмотря на то, что Зенобия не была обычным ребенком, во мне шевельнулось что-то вроде отцовского чувства, и я ощутил покалывание по всему телу. — Наш ребенок появился на свет! — воскликнул с придыханием я, и слезы покатились из глаз.

— Черт возьми! — воскликнул ассистирующий хирург.

— Господи! — вторил ему анестезиолог. — Господи Иисусе, Царю Небесный!

— Что за черт? — изумилась сестра. — Да это же мяч!

— Биосфера, — поправил Бореалис.

Громкий, хлюпающий, пронзительный крик наполнил комнату: наша маленькая Зенобия истошно вопила, совсем как любой обычный ребенок.

— Это она? — хотела знать Полли. — Это ее плач?

— Конечно, милая, — подтвердил я. Бореалис передал Зенобию сестре:

— Оботрите ее, Пэм. Взвесьте. Все как обычно.

— Вы шутите, черт возьми, док! — возмутилась та.

— Оботрите, — приказал доктор.

Пэм схватила губку, погрузила ее в самый глубокий океан Зенобии и начала протирать ее северное полушарие. Наш ребенок ворковал и гукал от удовольствия — и это продолжалось даже тогда, когда сестра понесла его в другой конец комнаты, чтобы положить на весы.

— Девять фунтов и шесть унций, — объявила Пэм.

— Ого, большая, — произнес Бореалис каким-то надтреснутым голосом.

Зенобия, как я понял, поразила его до глубины души. Глаза доктора увлажнились, и в слезах его замерцали операционные светильники.

— Вы слышали, какой у нее сильный голос?

Теперь он занялся плацентой, осторожно извлекая влажный кровавый сгусток, напоминающий реквизит одного из тех фильмов о каннибалах-зомби, которые Аса брал в видеосалоне Джейка, — док внимательно изучал его, словно этот комок плоти мог заключать в себе какую-нибудь подсказку к разгадке особенностей анатомии Зенобии.

— Уже измерили ее окружность? — спросил он. Сестра бросила на него умоляющий взгляд и приложила измерительную ленту по экватору ребенка.

— Двадцать три с половиной дюйма, — объявила она.

Меня удивило то, что океаны Зенобии удерживались на ее поверхности, не проливаясь на пол. Неужели у такого крохотного существа столь большая сила притяжения?

Наступил главный момент. Пэм завернула нашего ребенка в розовую простынку и поднесла к нам, и мы впервые смогли ее как следует разглядеть. Зенобия светилась. И благоухала озоном. Она была окутана атмосферой — клочковатой пеленой облаков и туманов. А какие прелестные горы мы увидели сквозь просветы в облаках, какие пышные зеленые долины, удивительные пустыни, великолепные плато, блестящие озера.

— Она прекрасна, — прошептала Полли.

— Прекрасна, — вторил ей Бореалис.

— Ужасно синяя, — всполошился я. — Достаточно ли ей кислорода?

— Подозреваю, что это нормально, — заметил доктор. — Все эти океаны…

Полли инстинктивно распахнула халат и, взяв Зенобию за два противоположных архипелага, прижала Северный полюс к себе.

— Ух, холодно, — взвизгнула она, когда ледяная шапка присосалась к ней. Она отняла биосферу от груди, из соска закапало молозиво, а на лице Полли застыло что-то среднее между улыбкой счастья и гримасой боли. — Х-холодно, — повторила она, возвращая Зенобию к груди. — Бр-р-р…

— Сосет? — взволнованно спросил Бореалис. — Она действительно берет грудь?

Никогда не видел Полли счастливее.

— Конечно же, берет. Сиськи у меня — что надо. Бр-р-р…

— Ну и денек, — заметил ассистирующий хирург.

— Кажется, меня сейчас стошнит, — объявил анестезиолог.

Обдумывая прошедшее, я ужасно рад, что взял напрокат детское сиденье для автомобиля и забрал ребенка домой из Мемориальной клиники Ваалсбурга в тот же вечер. Оставить Зенобию в отделении для новорожденных было бы полной катастрофой, потому что все сплетники и искатели сенсаций в Центральном округе слетелись бы, как мухи на мед, словно она была двухголовым теленком на сельскохозяйственной ярмарке. И я убежден в том, что те пять дней, которые я провел с ней наедине, пока Полли зализывала раны в больнице, стали самыми важными для отца и дочери. Какие светлые воспоминания остались у меня о том, как я сидел в гостиной с Зенобией, уютно устроившейся у меня на руках, весь завернутый в желто-зеленый брезент, чтобы ее океаны не промочили рубашку; с томительной нежностью я вспоминаю, как вставлял пластмассовую соску в воронкообразное углубление на ее Северном полюсе и наблюдал, как «симилак» стекает в шахту вдоль ее оси.

Тяжело было вести хозяйство на ферме без Полли, но подключились мои родители, и даже Аса перестал бесконечно слушать группу «Апостольская благодать» и помогал нам выпускать апрельский номер «Назад к Земле», номер, в котором мы призывали жителей штата приезжать к нам на ферму и самим собирать для себя спаржу. («И помните, что мы добавляем «ротенон» в почву только после сбора урожая, так что на самих побегах не остается пестицидов».) В нижнем правом углу мы поместили объявление в яркой розовой рамке: «РАДЫ СООБЩИТЬ ВАМ О РОЖДЕНИИ НАШЕЙ ДОЧЕРИ, ЗЕНОБИИ, БИОСФЕРЫ, 10 МАРТА… 9 ФУНТОВ 6 УНЦИЙ… 23,5 ДЮЙМА».

Мои родители, да благословит их Бог, притворялись, что не замечают, насколько Зенобия необычный ребенок. У меня до сих пор сохранился лоскутный шарф, рукоделие моей мамы, на каждом кусочке которого изображено экзотическое животное, представляющее различные буквы алфавита: А — аллигатор, Б — бизон, З — зебу. Что же касается папы, он все время твердил, что, когда его внучка немного повзрослеет, он будет возить ее на рыбалку на пруд Парсонов, привязывая леску к вершине ее самой высокой горы.