Александр Етоев - Нечертова дюжина (Сборник)

А ближе к лесу, по нашу сторону, рядом с кучей тлеющих угольков на траве стоял самолет.

Мы застыли, пораскрывав рты, и смотрели на эту удивительную картину.

Самолет был настоящий – с крыльями, с широким пропеллером, с малиновыми пятнами солнца на квадратных стеклах кабины.

Мы стояли и понять не могли, откуда здесь быть настоящему самолету.

– Бомбардировщик, – уверенным голосом знатока сказал Борька Бунчиков.

– Сам ты – бомбардировщик, – осадил его Валька. – Обыкновенный кукурузник, АН-2. Гражданская сельхозавиация. Только что этот самолет здесь делает? Тем более, рядом с их штабом?

– Может, вынужденная посадка? – предположил я. – Бензин кончился или мотор отказал?

– Странно, – помрачнел Валька.

– А может, сбили? – сказал Борька Бунчиков.

Мы тупо уставились на него.

– Ладно. – Валька покачал головой. – Подумаешь, кукурузник. Раз пришли, отступать поздно.

Он прищурился и стал вглядываться в темную кромку леса.

У кучи умирающих угольков виднелась чья-то сгорбленная фигурка. Она тыкала в угли палкой, и над низким холмом костра поднимались красные искорки и серые струйки пыли.

Борька Бунчиков сделал из ладоней бинокль.

– Братцы, да это ж Пашка! – Он весело посмотрел на нас. – Па-а-шка! – заорал он на все лётное поле.

Фигурка у костра вздрогнула, повернула голову в нашу сторону и застыла с открытым ртом.

Никакой это был не Пашка, это был Короедов-младший.

– Обознался, – сказал Борька Бунчиков. – А с виду – вылитый Пашка.

– Эх, Бунчиков, Бунчиков, надо было тебя в болоте оставить, тогда бы не обознался.

Так мы потеряли главное свое преимущество – внезапность.

Короедов-младший пригнулся и бочком, бочком, словно суслик, поскакал в сторону леса.

– К самолету! – прошептал Валька и первый бросился напролом сквозь ёлочки, пеньки и колючки.

Я не понял, почему к самолету, но не стал спрашивать – побежал за ним. За моей спиной пыхтел Борька Бунчиков.

Только мы обогнули костер, как в лесу затопали, зашумели, заговорили на разные голоса. Мы метнулись туда, сюда, но поле было пустое, как сковородка; кроме одинокого самолетика, спрятаться было негде.

Тогда Валька подбежал к борту, дернул на себя дверцу, и мы, подсаживая друг друга, забрались в тесное нутро самолета под защиту его ангельских крылышек.

В самолете было довольно уютно. Вдоль бортов тянулись узкие железные лавочки; за пестрой тряпочной занавеской проглядывали кабина пилота, небо и скошенные верхушки ёлок; сзади было что-то навалено и прикрыто куском брезента; пыльные оконца иллюминаторов едва пропускали свет.

Борька Бунчиков примостился на лавочке и выдергивал из пяток занозы.

Валька, плюща нос об иллюминатор, вел наружное наблюдение.

Я просто сидел и ждал, когда же нас всех накроют.

Снаружи что-то происходило. Незнакомый веселый голос спорил с чьим-то другим, картавящим и вроде знакомым. Кажется, этот другой был голосом Короедова-младшего.

– Он это, я его точно видел, – говорил Короедов-младший. – Вместо головы – череп, глаза вот такие – светятся, сам весь в чешуе и орёт нечеловеческим голосом.

– Кто он-то? – отвечал ему другой, незнакомый. – Ну, бойцы, вы даёте. Доигрались – мертвецы по кустам мерещатся. А рогов ты у него случайно не видел?

– Не было у него рогов.

– Ладно, воины, мне пора, – сказал незнакомый голос. – За картошечку большое спасибо, хорошую вы испекли картошечку, вкусную. И за балалайку спасибо, я этот простой инструмент уважаю. Три струны – а душу треплет, как целая филармония. Этому вашему Петухову надо бы в район ехать, в оркестр какой-нибудь поступить народных балалаечных инструментов. И вообще, не дело это – в лесу по шалашам прятаться да по чужим огородам лазить. Вон какие лбы вымахали, а в голове одни фигли-мигли.

Снаружи по корпусу постучали. Мы замерли. Красная пятка Бунчикова зависла на полдороге к полу и светилась, словно сигнал тревоги.

– Ну что, старушка, заждалась своего седока? – Незнакомый голос прозвучал совсем близко. – Ничего, сейчас полетим. – По корпусу опять постучали.

– Сим Симыч, а нам полетать можно? – Новый голос принадлежал Кудыкину.

– Полетать можно, да только сложно, – ответил незнакомый Сим Симыч. – Вон вас какая орава, а машина у меня перегруженная. Я тёще подарок везу на День военно-морского флота.

– Ну, пожалуйста, ну, Сим Симыч, ну, только один кружок.

– Не могу, ребята, – сопротивлялся незнакомый Сим Симыч. – Начальство узнает, меня же премиальных лишат. За перерасход бензина.

– Ну пожалуйста, ну Сим Симыч, – канючил голос Кудыкина.

Незнакомый Сим Симыч примолк, должно быть, задумался. Какое-то время снаружи раздавалось сопение, затем голос Сим Симыча произнес:

– Вот что, ребята. В следующий выходной – праздник военно-морского флота. А не устроить ли нам по такому подходящему случаю показательные военно-морские учения с поддержкой с воздуха сельскохозяйственной авиацией? Я договорюсь со своим лётным начальством и с поселковой администрацией. Выберем место – скажем, ваш водоем. И лужок там, кстати, рядом удобный – как раз чтобы посадить самолет. За неделю вы подготовитесь, подключите к этому делу поселковых ребят, кому доверяете. А в самый праздник прямо с утра и начнем. Ну как, ребята, ударим с воды и с воздуха, постоим за честь матросской тельняшки? Пару мертвых петель я вам, так и быть, обещаю, дальше уж как получится.

– Это что же, а мы? – Красная пятка Бунчикова от обиды сделалась белой. – У Кудыкина, значит, праздник, а мы, значит, как бы и ни при чем?

– Тихо ты, – сказал Валька. – Праздник, он для всех праздник. Лично мне эта идея нравится.

– Ему нравится, – ехидно передразнил Бунчиков. – Мне она тоже нравится. Вот ты скажи, Кулебякин, на кой хрен ты нас в самолете спрятал? Мы ж теперь вроде как вражеские лазутчики. Сейчас они нас застукают, и не видать нам праздника как своих ушей.

– Борька прав, – сказал я. – Зря мы в самолете засели.

– А я знал? – рассердился Валька. – Я что, специально? Вон, пожалуйста, выход рядом. – Валька кивнул на дверь. – Идите, раскланивайтесь со своим Кудыкиным. И предателю Петухову приветик передавайте, пусть он вам «Танец с саблями» на балалайке сбрякает.

Борька Бунчиков грохнул пяткой об пол. Самолет ответил гулким металлическим эхом. Голоса снаружи умолкли. Борька сделался такой же бледный, как пятка. Мы смотрели и ждали, когда откроется наружная дверь.

И тут за лавками в хвосте самолета, из прикрытой брезентом кучи раздался тонкий протяжный звук, сильно смахивающий на зевок.

Мы в тревоге посмотрели туда.

Брезент сморщился, край его отогнулся и мы увидели заспанную физиономию Пашки.