Анатолий Величковский - Богатый

— Я конечно ничего не понимаю — хотел и вас поддержать, заработаете, вот и все. В искусстве я, конечно, слаб, вам, быть может, как артисту, полагается погорячиться, покричать, но не лучше ли поговорить серьезно о деле!? а там посмотрим: может быть, я вам две трети барыша отдам.

— Опять вы свое! Как горохом об стенку! Кажется, я вам ясно сказал… Стою за Бога и сатанинских заказов не беру! — отчеканил рыжий и распахнул широко дверь, — прошу! — воскликнул он так, словно его била лихорадка.

— Так, значит, вы меня выгоняете!? — злобно крикнул Богатый.

— Да, выгоняю!

— Пожалеете, молодой человек! Защитник Бога! — Богатый хихикнул и помахал рукой, указывая в потолок. — Пустого места защитник! Плоха ваша доля! плоха! Оно и видно! — болтал Богатый, иронически обозревая нищенскую комнату. Сделав широкий шаг своими огромными сапогами, Богатый вышел в коридор. Дверь за ним с треском захлопнулась. Он харкнул и плюнул на эту дверь и погрозил кулаком. — Запляшешь ты у меня, в бараний рог согну! И есть же еще на свете такие идиоты? Ему, видите ли, автомобиль не нравится! Самое лучшее не нравится! Ученые века думали, всю математику, все науки прошли, чтобы создать автомобиль. Морду я ему набил бы, знал бы тогда! Я бы таких ненавистников просто казнил, зачем такая шваль существует? — В суматохе Богатый снова заблудился в коридорах. Светил фонариком, а номера то увеличивались, то уменьшались. И эхо отдавалось в цементном холоде каждого шага. О своей неудаче Богатый забыл, ибо весь сосредоточился на поисках выхода. На улице он вздохнул с облегчением, однако вернулся, чтобы спросить старуху:

— Что он, ваш жилец двадцать второго номера, сумасшедший?

— Да, сумасшедший, — подтвердила сторожиха с большим удовольствием, и добавила, — за комнату не платит, не жрет, а работать не желает.

Неудача не остановила Богатого. По дороге к другому художнику он думал: «Затея моя оригинальна, оригинальное модно, а раз так, следовательно, успех обеспечен».

Витрина с «Дрин Дроном» снова притянула его внимание. По его понятиям перед его глазами блестела и сияла красота. Изучать эту красоту ему было приятно. Магия техники волновала его приблизительно так, как некогда волновала больного человека чудотворная икона. Ему казалось, что, когда он купит себе Дрин Дрон, это будет подобно исцелению.

Позвонив в парадную дверь другого художника, на вопрос горничной: «Что вам угодно?» — он ответил, что имеет неотложное, важное дело к самому мэтру.

В тех случаях, когда приходилось ждать, Богатый всегда садился. Он выбрал кожаное кресло перед низким столиком и уселся. Думая, что на него, может быть, кто-то тайно смотрит, он взял со стола журнал и начал перелистывать. Журнал оказался медицинским. На одной из страниц показывалось фотографическим способом, как в одном человеколюбивом учреждении профессор в белом халате кромсает ножом живую собаку и как эта собака лижет ему руку. На эту картинку Богатый засмотрелся невольно, ибо это могла быть одна из тех собак, что он лично продал. Ему доставило бы большое удовольствие, если бы он узнал собаку. Вышло бы тогда, что и профессор, и Богатый вроде одного поля ягоды. Нечто вроде рука руку моет. Но собака была английский пойнтер, такой Богатый не помнил.

Вдруг он услышал вопрос: «Чем могу служить?» — новый художник вошел бесшумно в комнатных туфлях. Он стоял перед Богатым в белом халате, лицо у него было коричневое, длинные волосы падали на плечи белоснежными кудрями. Богатый вскочил, как ужаленный, и отвесил поклон, заимствованный у кинематографического принца. Он долго оставался в согнутом положении, водя шляпой у ног художника.

Глядя на это представление, седой художник начал пощелкивать пальцами, как это делают дрессировщики, подбадривая обезьянку к выполнению фокуса.

— Я один из миллионов ваших страстных почитателей, — почтительно пролепетал Богатый. Тут он снова провел шляпой слева направо у ног художника.

— Забавно, забавно! — скучным, сонным голосом сказал седой, — ну, а дальше что?

Так сразу выпалить про расквашенные автомобили Богатый по горькому опыту не решился. «Этот седой, может быть, такой же ненормальный сукин сын», — подумал он и решил подготовить почву дифирамбами.

— Искусство! — сказал он, поднимая голову и закрывая глаза, — искусство — это, это самое главное. Мне страшно, сердце мое замирает от ужаса при одной мысли, что я, простой человек, нахожусь в непосредственной вашей близости, маэстро. О, удостойте вашего поклонника, протяните ему вашу руку! — художник вяло подал руку Богатому. Схватив ее и страстно пожимая, Богатый почти запел: — О, какое счастье! В моей руке та самая рука, что создала вечные шедевры!

— Садитесь, — предложил художник. Богатый повиновался, именно повиновался, все жесты его были как бы связаны волей хозяина, в них не было, хоть убей не было ни капельки самостоятельности. Он сел и весь вид его говорил: покорился, покорился, батюшка, наставник и покровитель.

Художник присел на ручку соседнего кресла и, покачивая ногой в синей войлочной туфле, попросил Богатого как можно скорее высказаться.

Тут Богатый начал врать, что будто бы у него есть жена и пятеро детей. Он начал описывать способности каждого ребенка, заговорил о том, что ему трудно содержать и воспитывать семью.

— Вы хотите, чтоб я вам дал денег? — спросил художник.

— О нет, о нет, что вы, маэстро, такой мысли у меня нет и не может быть, я коммерсант.

— Не понимаю, чем же я, в таком случае, обязан, — сказал художник и помолчав добавил, — вашему посещению?

Роковой момент приблизился, нужно было переходить к делу, и Богатый решился: — Мне нужно десять картин с расквашенными в дребезги автомобилями десяти разных марок. Сказав это, Богатый взглянул на художника и, не найдя в его лице ничего подозрительного, продолжал говорить и говорить о содержании картин, расписывая подробности.

Взглянув снова на художника, Богатый увидел, что он по-прежнему сидит, болтая ногой, но что-то новое было в лице его. «Очарован, мной очарован, вконец очарован», — подумал Богатый и тут, чтобы вернуть художника из эмпиреев на землю, дотронулся до колена знаменитого маэстро, уже совсем по-приятельски.

Седой художник вскочил, подпрыгнул, воздел руки и застонал: «Ох! ох! Боже мой! Боже мой! Что они со мной делают!? Что они со мной делают!? Отнимают! все отнимают! Вечно, вечно так, так, так, так, так!!» — восклицал он, подпрыгивая на месте.

— Простите, — лепетал Богатый, — я не знал, что у вас болит колено… право не знал!

— При чем тут колено? — взревел художник, и на его рев вышла из соседней комнаты испуганная истерикой мужа красавица жена. Она, словно королева, несла свою гордую голову на длинной шее, выбрасывая из-под белого платья носки золотых туфелек, подобно тому, как разозленная змея выбрасывает свое жало.