Михаил Васильев - ЛУДДИТЫ

-- Она тоже в крепости людей бьет и языки режет? – язвительно спросил Какаш. – Дома хоть не тренируется на тебе?.. Посредством чугунной сковородки или еще как.

-- Не людей, а болтунов, -- строго поправил Эдвард.

Трактирщица пропала где-то в глубине харчевни, стучала там своим револьвером. Опять что-то колола, забивала гвозди.

-- И когда он выстрелит у нее? - Джакузя с опаской косился на стук.

В харчевне становилось темнее и засветились стены из люминесцентного пластика, на них проявилось множество лозунгов. Самый большой – «Водка – всему голова!» И подпись под ним. Какой-то М.С.Горбачев.

Опять появилась трактирщица и прогнала обильно курящих луддитов наружу. За столом остался только окончательно ослабевший от выпитого Теймураз. Этот заснул, уткнувшись в тарелку, будто ел лицом остатки своей корюшки.

Наступал  блаженный летний вечер. Жара исчезла, осталось ласкающее тепло. Пока было светло, и то, что это все – вечер, можно было понять только по звукам. Ставшими по-вечернему глухими и гулкими.

Работа на заливе не прекращалась ни днем, ни ночью. Напротив на другом берегу  уже появился передвижной разделочный цех, похожий на гигантский контейнер. Сейчас к нему медленно подходило какое-то непонятное судно, все черное, блестящее от мокрой грязи. Явно, только что поднятое со дна Ладоги. На палубе утопленника, обреченного на вторую смерть, уже мерцали огоньки плазморезки. Над цехом повис гравитодирижабль с какой-то большой надписью на непонятном зарубежном языке на борту. Рядом с ним кружились чайки, доносились их жадные крики, похожие на ржавый скрип. Из иллюминаторов им бросали хлеб. Это было не видно издалека, но понятно. И вот разлетелись. Донесся мощный гул. Из цеха поднимался в воздух огромный куб спрессованного металлолома, за ним – уже другой. Несмотря на светлый вечер, открытая палуба дирижабля была дополнительно освещена прожекторами. Ярко, будто сцена. На ней появился одинокий грузчик в нарядном зарубежном комбинезоне. Просто руками он принимал теперь поднимаемый гравитокраном груз. Картинно и будто демонстративно двигал его над палубой вытянутым пальцем.

-- Я думал, что в Зарубеже живут только негры, -- заговорил Джакузя. – Сильно слаборазвитые. Ну, еще мулаты. Эти хоть туда-сюда...

В небе тянулись серебристые дирижабли. Выше и ниже, повсюду.

-- Как много их стало, -- заметил Эдвард.

-- И все металл увозят, -- отозвался на это Какаш. – Разбирают нас. Возрождение, что ты хочешь...

-- Я помню времена, когда здесь по берегам сплошняком речные гаражи стояли, -- опять сказал Джакузя, -- непонятно чьи. Ангары, причалы. Весь берег железным был. Потом какая-то фирма его в концессию для освоения взяла. За неделю все сожрали, ничего не осталось. Голая грязь. Говорят, чего только внутри этих гаражей не было!.. Тиски, верстаки, цепи, всякий инструмент. Катера,  целиком алюминиевые... Даже бетонные заборы и плиты тогда  раскрошили на арматуру.

По Ладоге тоже густо тянулись суда. Поменьше, побольше и совсем большие. Самоходные баржи и океанские сухогрузы. Ближе всех двигалась и уже подходила странно окрашенная яхта. Совсем вблизи стало понятно, что это траурный катафалк. Вот он остановился, а вот оттуда поднялся в воздух кто-то в черном фраке и высоком цилиндре с гравиторанцем за спиной. Протянул перед собой руки и уронил в воду мраморный куб, сверкнувший на прощание позолотой. Луддиты смотрели на это с отчетливой завистью.

-- Первый класс, -- сказал, наконец, Эдвард. – Первоклассника хоронят. По высшему разряду!

-- Кому как пафоснее, -- произнес Джакузя. – Сейчас урны, сейчас так модно. А нас после крематория хорошо бы хоть порошком там рассыпали...  Та самая фирма, что берег осваивала, и кладбища тут повсюду сровняла, -- добавил он, -- Года три назад я еще кое-что находил там. Стальные кресты под землей, ограды, один раз – плиту с латунными буквами...

Луддиты пировали еще полночи, и все заснули на месте. Рано утром Эдвард опохмелился, сунув голову в бочку с огурцами. За особую плату – бронзовую медаль «За восстановление черной металлургии Украины».

Куча железа на берегу  ночью исчезла. Только ванну летающий сторож честно оставил. Луддиты остановились возле нее. Моток медной проволоки у Эдварда сильно истратился и полегчал. Лишь два сиротливых витка теперь обвивали его шею.

-- Зачем эту байду, ванну эту не продали, странные люди? – похмельно морщась, спросил Теймураз. К утру он совсем зарос и стал почти бородатым. – Пропал ваш хабар.

-- У нас не пропадет! – возразил на это Эдвард. Неторопливо сворачивая самокрутку, он задумчиво, будто мысленно чего-то прикидывая, смотрел на ванну. – У нас она сама, самоходом пойдет. Сейчас дырку в ней чем-нибудь заткнем, гравитатор мой прикрутим проволокой и отчалим.

-- Робинзон Крузо на выдолбленном бревне попытался плавать, -- заметил Какаш. – У него не получилось.

-- У меня получится, -- уверенно сказал Эдвард. Хотя не знал, кто такой этот Крузо.

Наконец, ванна повисла над берегом. Эдвард отошел в сторону, ухватил какую-то проволоку, торчащую из песка. Вытянул наружу тяжелое ведро, как оказалось, наполненное застывшим цементом.

-- Жене подарю, -- сказал он как можно небрежнее.

-- Ей понравится, -- усмехнулся Какаш. – Жены они такие. Засохший цемент любят.

Эдвард подобрал валявшуюся доску, чтоб рулить, загрузился вместе с ведром в ванну. После сегодняшней ночи он с трудом ощущал предметы, которые держал. Странное судно теперь осело на отяжелевшую корму.

-- Садитесь, -- предложил Эдвард. – Кто знает, может, она и выдержит всех. И не такое бывает.

-- Ну, нет, -- сказал Джакузя. – Я с мужиками в одной ванне не сижу.

-- Двигай сам, -- отказался за всех сразу Какаш. – А мы, помолясь, как-нибудь по бережку пешком. Сейчас еще дополнительно опохмелимся, потом Помойному дедушке надо полстакана в жертву принести и в путь.

Луддиты закурили. По обычаю обменялись на прощание находками. Эдвард и Джакузя подарили де Какашу и Теймуразу целую лампочку с вольфрамовой спиралью внутри и латунную пуговицу с выдавленными на ней разводным ключом и молотком. Те им – пятиконечный алюминиевый значок с остатками изображения какого-то кудрявого мальчика и голубую фарфоровую чашку без ручки, с клеймом Ломоносовского завода на донышке. Из-за сильного ветра махорочные самокрутки сгорели быстро. Перекур получился коротким.

-- Хороший вы народ, мужики! – заговорил Какаш. – Только мудаки пустотелые. Купились на мираж сыра в мышеловке. Обменяли первородство на чечевичную похлебку – единственно понятную вам ценность. Да, в море глупости пока берегов не видно! Ну, ладно, давай... Попутного ветра!