Ромен Гари - Спасите наши души

Колек и Станко ехали в грузовике стоя, следя за окружающей местностью и за небом, хотя присутствие заложника делало нападение с воздуха маловероятным. Джуму держали на мушке русские. «Чтобы произвести должное впечатление, — написал Старр, — русские вели себя мелодраматично и несколько переигрывали, но правда и то, что в течение тех решающих минут, когда мы вплотную приблизились к югославской границе, наша судьба полностью зависела от философских взглядов маршала Имира Джумы на жизнь и смерть… Оглядываясь назад, следует-таки признать, что мы недооценили как самого этого человека, так и албанский национальный характер».

Ядерный щит нужно было любой ценой вывезти с албанской территории. На этот счет они получили категорические инструкции: оставить после себя эту улику было бы в глазах общественного мнения равносильно «этическому самоубийству».

Соглашение с албанцами предусматривало открытие границы и отвод всех находившихся поблизости войск; группа службы безопасности была выслана вперед, чтобы расчистить дороги и дожидаться освобождения Джумы.

Литтл взглянул на часы: еще пять минут, и все. Для него были привычными эти последние минуты любой операции, всегда самые изматывающие. Впервые с начала рейда он начинал ощущать самого себя физически: вцепившиеся в руль руки, пересохшее горло, мышечное напряжение в плечах и шее, учащенное дыхание…

Матье положил голову на колени Мэй, и она ласково гладила его по волосам. Старр находил этот эксгибиционизм почти вызывающим: эта пара искала убежища в самом избитом сентиментализме, как будто там имелся какой-то ответ на все вопросы, какой-то еще живой источник мужества и надежды. Старр злился на самого себя, поскольку мужчина, вынужденный в сорок пять лет смотреть на любовь с иронией, признается тем самым в собственной неудовлетворенности и тайной тоске, а ведь он считал, что давно уже от них излечился. Мэй склонилась над французом с материнской нежностью; ее волосы омывали лицо этого никудышного Атланта, который решил было взгромоздить на себя всю тяжесть мира. «Я бы не удивился, если бы она начала кормить его грудью», — написал Старр, но убрал эту фразу из окончательного варианта отчета, поскольку своей интонацией она как-то не вязалась с его образом безупречного вояки. Перед глазами у него маячило извечное эмоциональное барахло, вызывавшее разве что пренебрежительную гримасу; он отвернулся, но при этом ощутил острый укол грусти: есть простые вещи, на которые лучше не смотреть одиноким людям.

— По-моему, на этот раз у меня получится, — пробормотал Матье. — Получится отказаться. Я смогу выразить себя как-нибудь по-другому…

— Как, Марк?

— Через тебя.

Старр закрыл глаза. Вся эта сентиментальная патока, эти мадригалы рядом с идеально сконструированной портативной атомной бомбой — шедевром мысли и техники — оскорбляли человеческий гений.

— Что тут смешного, полковник? — спросил Григорьев.

— Я сам, — сказал Старр.

Показался пограничный пост: красный албанский флаг, развевавшийся над квадратной бетонной плитой с бойницами.

Литтл притормозил и посмотрел в бинокль. Два взвода солдат перекрыли дорогу, но при виде грузовика отошли в сторону и выстроились по обочинам, опустив автоматы. Командовавший ими офицер тоже посторонился и убрал пистолет в кобуру.

На югославской стороне шлагбаум был поднят. За шлагбаумом стояли шесть танков и вертолет. Бронетранспортеры ждали на дороге, в головной машине Литтл увидел Поповича. Несколько сотен солдат были рассредоточены вокруг.

Им оставалось преодолеть метров двести.

— Порядок, — произнес Литтл. — Поехали. — И нажал на газ.

Мотор заглох. На приборном щитке имелись два рычажка: белый и черный. Литтл потянул на себя белый, находившийся справа, — инжекторный.

Над капотом внезапно вспыхнул белый свет, двигатель задрожал и снова заглох.

— Черт побери, — сказал Литтл. — Утечка горючего. Дерьмовое топливо.

Он огляделся:

— Мы можем где-нибудь здесь заправиться?

— Нет, — ответил Каплан. — Энергоуловители пусты. Полностью.

Литтл повернулся к обелискам:

— Может, в них еще что-нибудь осталось.

— Взгляните на цвет, — сказал Каплан. — В них ничего нет.

— Придется идти пешком, всего-навсего, — заявил англичанин. — Ничего страшного… Подсоединяйтесь к щиту, господа.

Старр нагнулся и снял предохранитель.

— Отлично, — произнес англичанин. — Старая черепаха проснулась. Осторожней ее приподнимайте. Я выхожу.

Он наклонился с переднего сиденья к Имиру Джуме:

— Может, вы с ними поговорите, сэр? Скажите, чтобы они предоставили нам транспортное средство. Если только, конечно, вы не предпочтете нести вместе с нами эту штуку… Правда, боюсь, это будет несколько унизительно — прямо на глазах у ваших солдат и у югославов…

Станко протянул маршалу мегафон. «Причина ошибки, — докладывал Литтл позднее, — крылась в недостаточном знании нами этой страны, ее истории и сурового национального характера, или, выражаясь современным языком, качества албанского духа. В этом конкретном случае мы серьезно недооценили качество личного духа маршала Имира Джумы — и тем самым едва все не погубили. Никто из нас не задумался всерьез над тем, что происходило в его душе. В долине его поставили в такое положение, когда он вынужден был согласиться на наши условия, дабы избежать уничтожения своей страны. Зато уничтожение части Югославии его нисколько не волновало — а именно это и случилось бы, если бы бомба взорвалась там, где мы находились. Он прекрасно понял ситуацию: ядерный щит стал бесполезен, а он, Имир Джума, „последний из первых“ после смерти Сталина и Мао, был теперь нашей единственной защитой. А с этим ему не позволяла мириться гордость».

Маршал спокойно взял мегафон из рук Станко и бесстрастным голосом произнес несколько слов. Затем он поднял голову, повернулся к диверсантам, и его гордое, решительное и презрительное поведение стало поведением человека, стоящего перед расстрельным взводом и получившего при этом право распоряжаться собственной казнью.

Солдаты перестроились, встали поперек дороги лицом к грузовику и открыли огонь.

— Погодите, братцы! — заорал Литтл, когда автоматы его коллег затрещали у него за спиной. — Они слишком далеко — топливо пропадет! Дайте им подойти на нужное расстояние, и мы сможем заправиться!

Солдаты приближались, но их пока отделяло от грузовика метров сто. Майор выжидал, чтобы они подошли ближе к уловителю. Метров хотя бы на пятьдесят. Он не доверял качеству местной продукции. Он был готов поспорить, что энергоколлектор двигателя сделан халтурно и не сможет захватить энергию на расстоянии семидесяти пяти метров.