Виктор Пелевин - Ананасная вода для прекрасной дамы

А затем, не успев даже сообразить, зачем она это делает, Маша поглядела в донышко шампанской бутылки — словно чтобы увидеть свое отражение.

Себя она не увидела.

Зато она увидела прячущегося в нише ангела.

Тот резво дернулся в сторону, пытясь выскочить из луча ее внимания, но было уже поздно — Машин взгляд припечатал его к месту.

— Это ты???

Ангел все еще рвался прочь, но Маша поняла, что теперь ему не уйти — отразившись, он потерял свою магическую силу, как перед этим надпись на спичечном коробке. Подхватив ангела лучом своего внимания, как магнитом, она прочно удерживала его перед собой.

— Это ты? — повторила она.

— Да, — ответил ангел.

— А почему я раньше тебя не видела? Вот таким?

— Потому, — сказал ангел, — что увидеть меня таким можно только с помощью моего собственного зрения.

Хоть ангел уже никуда не мог выскользнуть из ее взгляда, неожиданную зыбкость вдруг проявил окружающий мир. Чем дольше Маша смотрела на ангела, тем бледнее делалась гостиничная комната, и вскоре перед ней осталась только парящая в синей тьме крылатая фигура.

Юное лицо ангела вполне могло быть и мужским, и женским. Золотые волосы на его голове были собраны в подобие полумесяца, на одном конце которого что-то переливалось и блестело — это, наверно, можно было бы назвать рогами, если бы по отношению к ангелу было уместно такое слово. Неземной оттенок кожи свидетельствовал, что ангел привык смотреть на солнце из совсем иных пространств, чем люди. Четыре его руки, пальцы которых время от времени замирали в непостижимых мудрах, перемещались так легко, что казались крыльями.

Впрочем, крылья у него тоже были. И еще, как ни странно, был хвост с каким-то сверкающим украшением на конце — но общечеловеческий опыт подсказал Маше, что после "Аватара" это уже не так позорно.

— Кто ты? — спросила Маша.

— Барклай, зима, иль русский Бог, — ответил ангел и хихикнул.

— Не придуривайся, — сказала Маша. — Кто ты такой?

Ангел отвернул от нее свой лик, и Маша разозлилась.

— Если ты не будешь отвечать, — сказала она, — я запечатаю тебя в бутылку от шампанского и брошу в пустое пространство. Тебя там никто никогда не найдет.

Говоря это, она не была до конца уверена, что сумеет выполнить свою угрозу — но, судя по реакции ангела, такая возможность была вполне реальной.

— Хорошо, — отозвался тот, — я отвечу. Но тебе может не понравиться то, что я скажу.

— Кто ты такой? — в третий раз повторила Маша.

— Я действительно ангел новой жизни, — сказал ангел. — Во всяком случае, в настоящий момент. Но у меня есть и другие занятия и функции, которые значительно важнее.

— Тебя вообще-то можно принять и за черта, — сообщила Маша. — Особенно из-за рогов и хвоста.

— Убогие человеческие клише. В моем облике все имеет значение и смысл.

— Какой же смысл, например, у твоих рогов?

— Это не рога. Это как раз тот самый орган, которым я тебя создал.

— А зачем тебе крылья?

— Я навожу ими пространство и время, — сказал ангел. — Еще с их помощью я заставляю тебя думать, но это на самом деле одно и то же.

— А хвост с помпоном? — спросила Маша. — И не надо его прятать, я вижу.

— Это не помпон, — ответил ангел, — а священный небесный глаз.

— Что-то у тебя все небесное и священное, — сказала Маша с сомнением, — и зрение, и рога, и даже хвост.

— Небесное в том смысле, — ответил ангел, — что противоположно земному. У земных существ нет ничего похожего.

— Значит, — сказала Маша, — ты хочешь сказать, что создал меня своими рогами?

— Именно так.

— Как же ты это сделал?

— Боюсь, твой слабый ум будет не в силах это понять, — сказал ангел и вдруг раскатисто захохотал, словно только что отвесил какую-то крайне смешную шутку. Он смеялся очень долго, и Маша с испугом увидела, что смех преобразил его.

Ангел больше не выглядел юным и хрупким.

Теперь у него было обожженое звездным пламенем лицо с мощными надбровьями, переходящими в два далеко отстоящих друг от друга рога, на одном из которых сверкала нитка драгоценных бус из крохотных знаков неизвестного алфавита. Четыре мускулистых руки сжимали малопонятные атрибуты могущества, похожие то ли на погребальные знаки фараона, то ли на восточное оружие. За его спиной подрагивали шесть крыльев — одна пара завивалась вверх, другая вниз, а два средних крыла были широко и грозно раскинуты в стороны. А на конце его хвоста ярко сиял неземной глаз, глядящий на Машу.

— Почему ты так смеешься? — спросила Маша.

— Потому, — ответил ангел, — что я и есть твой ум. Вспомни-ка, откуда тебе известны слова? Кто обучил тебя говорить и думать?

Маша не нашлась, что ответить.

— Слова на самом деле известны не тебе, а мне, — сказал ангел. — Больше того, в действительности это я сам говорю сейчас с собой. Человек не может даже посмотреть на меня по собственной воле. А если и сумеет, перед ним мелькнет что-то вроде треугольной тени.

— Но я ведь тебя вижу, — сказала Маша.

— Тебе только кажется, — ответил ангел. — На самом деле я увидел собственное отражение в бутылке и пробудился от священного транса, в котором собирался создать свое новое воплощение. Но пока я пришел в себя не до конца. Это, если хочешь, похоже на балансирование между сном и бодрствованием. Поэтому со мной и происходит сейчас это легкое умопомешательство, проявляющееся в твоих угрозах запечатать меня в бутылку. Что, кстати сказать, вполне выполнимо — сам с собой я могу проделать и не такое.

Маше стало страшно. Она поняла — ангелу ничего не стоит ее обдурить.

Тот, несомненно, видел, что с ней происходит.

— Не бойся, — сказал он, — я не причиню тебе зла. Если тебе интересно, детка, задавай свои смешные вопросы. Давай, почему бы и нет.

— Кто ты на самом деле?

— У меня много разных имен, но ни одно из них нельзя произнести на человеческом языке. В действительности я просто ум.

— Чей ум?

— Это неправильная постановка вопроса, — ответил ангел.

— Ум всегда бывает у кого-то, — сказала Маша не очень уверенно.

Ангел засмеялся.

— Если бы ты чуть поторопилась, я со временем стал бы твоим умом. Теперь все сложнее.

— Не говори загадками, — сказала Маша. — Я и так почти ничего не понимаю.

— Только что я хотел родиться женщиной по имени Маша, но в последний момент передумал.

— Почему? — спросила Маша.

— Потому что тебе стало тошно. И я не вижу в этом ничего удивительного. Подняться на комке ссаных тряпок и ехать рождаться в Лос-Анджелес, чтобы потом ходить с птичьим говном в голове… И радовать светлые умы, вгрызающиеся в наномир и друг в друга… Юмор в этом, конечно, есть, но довольно инфернальный. Вот та зеленая звездочка, где была река, лодка и лето, намного интересней.