Тахира Мафи - Уничтожь меня (ЛП)

Мне холодно.

Комната вращается.

— Я смог разыскать его жену. Ее и их троих детей. Я слышал, что они послали сообщения.

Пауза.

— Ну, это было прежде, чем мне пришлось убить их, таким образом, это больше не имеет значения. Но парни сказали, что они передавали «привет». Кажется, она помнила тебя, — проговорил он, тихо смеясь.

— Жена. Она сказала, что ты отправился навестить их, прежде чем… произошло недоразумение. Она говорила, что ты всегда посещал составы, спрашивая о гражданских лицах.

Я шепчу только одно слово, которым могу управлять: «Убирайся».

— Это мой мальчик! — говорит он, взмахивая рукой в мою сторону. — Кроткий, жалкий дурак. Иногда я чувствую такое отвращение к тебе, что задаюсь вопросом, не застрелить ли тебя самому. Но затем понимаю, что ты, вероятно, хотел бы этого, не так ли? Обвинить меня в собственном падении? И я думаю, что нет — лучше позволить ему умереть по собственной глупости.

Я безучастно смотрю вперед, пальцы сгибают матрас.

— А теперь скажи мне: что случилось с твоей рукой? Дэлалью казался таким же невежественным, как и другие.

Я молчу.

— Слишком стыдно признаться, что был застрелен одним из собственных солдат?

Я закрываю глаза.

— А как насчет девушки? — спрашивает он.

— Как она сбежала? Сбежала с одним из твоих солдат, верно?

Я сильно сжимаю простынь, отчего мой кулак начинает трясти.

— Скажи мне, — говорит он мне прямо в ухо.

— Как ты будешь иметь дело с предателем на этот раз? Собираешься навестить и его семью тоже? Быть хорошим с его женой?

Я не хочу говорить это вслух, но не могу больше сдерживаться:

— Я собираюсь убить его.

Он начинает смеяться так внезапно, из-за чего его смех похож на вой. Он хлопает рукой по моей голове и путает волосы пальцами, которые недавно сжимали мое горло.

— Лучше, — говорит он. — Намного лучше. А теперь поднимайся. У нас есть работа.

И я думаю, что не имел бы ничего против такой работы, которая поможет стереть Адама Кента из этого мира. Такой предатель как он не имеет право на жизнь.

Я нахожусь в душе так долго, что уже потерял счет времени. Этого никогда не происходило прежде.

Все потеряло равновесие. Я пересматриваю свои решения, сомневаюсь относительно всего во что верил, и впервые за свою жизнь я чувствую, что действительно устал.

Мой отец здесь.

Мы спим под той же заброшенной крышей; это то, что я не надеялся испытать снова. Но он здесь, и останется в своих апартаментах до тех пор, пока не почувствует достаточной уверенности для своего ухода. Что означает, что он будет решать наши проблемы, нанося ущерб Сектору 45. Что означает, что я буду понижен до должности марионетки и посыльного отца, потому что он никогда никому не показывает своего лица, кроме тех, кого собирается убить.

Он — верховный главнокомандующий Восстановления, и предпочитает управлять всем анонимно. Он путешествует всюду с той же самой группой солдат, общается только через своих людей, и только при чрезвычайно редких обстоятельствах покидает столицу.

Новости о его прибытии в Сектор 45 наверняка распространились по всей базе и до ужаса напугали моих солдат. Потому что его присутствие, реальное или воображаемое, может означать только одно — пытки.

Прошло уже так много времени, когда я чувствовал себя подобно трусу.

Но, это блаженство. Этот момент длится долго — иллюзия — иллюзия силы. Покинуть постель и помыться — это маленькая победа. Медики обернули мою травмированную руку во что-то из пластика, специально для душа, и я, наконец, чувствую себя достаточно хорошо, чтобы стоять самостоятельно. Тошнота прошла, головокружение прекратилось. Я должен уже, наконец, мыслить ясно, и все же то, что касается выбора, продолжает быть запутанным.

Я заставил себя не думать о ней, и все же начинаю понимать, что я все еще недостаточно силен; не всегда, но особенно в те моменты, когда ищу её. Это стало физически невозможным.

Сегодня я должен вернуться в её комнату.

Мне нужно найти её вещи, любые подсказки, которые помогут мне в её поисках. Койки и шкафчики Кента и Кишимото уже были разобраны; ничего компрометирующего не было найдено. Но я приказал своим людям покинуть её комнату — Джульетты. Никому, кроме меня, не разрешается возвращается в то помещение. Пока я не взглянул на все сам — нет.

И, по словам моего отца это — моя первая задача.

— На этом все, Дэлалью. Я дам знать, если мне понадобится помощь.

В последнее время он следовал за мной чаще, чем обычно. По всей видимости, он приехал, чтобы проверить меня, когда я не показался на собрании два дня назад, и был в бреду и слегка не в себе. Каким-то образом ему удалось принять всю вину на себя.

Если б это был кто-либо другой, мне пришлось бы понизить его в должности.

— Да, сэр. Мне очень жаль, сэр. Пожалуйста, простите меня, я никогда не намеревался доставить вам дополнительные проблемы…

— Вам ничего не угрожает от меня, Лейтенант.

— Мне очень жаль, сэр, — его плечи опускаются, голова склоняется.

Его извинения ставят меня в неловкое положение.

— Сделайте так, чтобы войска повторно собрались ровно в 13:00. Мне нужно обратиться к ним по поводу недавних событий.

— Да, сэр, — шепчет он, кивает, не поднимая головы.

— Ты свободен.

— Сэр, — он бросает свое приветствие и исчезает. Я остался один, стоя перед ее дверью.

Забавно, что я так привык к нахождению ее здесь; как это дало мне странное чувство комфорта, знать, что она живет в том же здании. Ее присутствие на базе изменило все во мне; те недели, когда она жила здесь, стали для меня впервые приятными для проживания в этих кварталах. Я с нетерпением ждал проявления ее характера. Ждал ее истерики. Ее смешных аргументов. Мне хотелось, чтобы она кричала на меня; я бы ее даже поздравил, если бы она ударила меня по лицу. Я всегда давил на нее, играя с ее собственными эмоциями. Я хотел встретиться с настоящей девушкой, пойманной в ловушку из-за страха. Мне хотелось, чтобы она, наконец, вырвалась из собственных тщательно построенных ограничений.

Потому что в пределах изоляции она могла бы симулировать робость, но здесь — среди хаоса и разрушения — я знал, что она стала другой. Я просто ждал. Каждый день, чтобы понять широту ее собственного потенциала; никогда не понимал, что, поручив ее одному солдату, он мог отстранить ее от меня.

Я должен застрелиться за это.