Анна Никольская - Апокалипсис Антона Перчика

Первым делом я побежал за ворота. Думал, он ждет у машины. Потерял меня и вернулся, решил тут дождаться брата. Если бы. Мы обратно двинули, Егор, понятно, был со мной — а уже темно, включили фонари. Но разве ж это фонари? От них толку, как от моего айфона ночью на кладбище. Тут я как нельзя кстати вспомнил, что раньше здесь было кладбище. Мне отец рассказывал, как он детство тут интересно проводил. У них была игра — они по очереди ночевали на могилках. Типа, брали друг друга на слабо. Отец говорит — тоже ночевал, если не врет, конечно. Пришел вечером, лег на могилу, нож воткнул в землю и уснул. Точнее, хотел уснуть — но не получилось, ясное дело. Не получалось до самого утра — наверное, неудобная попалась могила. А если серьезно, мне бы тоже было не до сна. Отец рассказывал, один паренек у них так на кладбище и помер во время этой дебильной игры. Он знаете что сделал? Когда втыкал в землю нож, ненароком подцепил ватник. А ночью проснулся, огляделся и понял, что ему домой надо, — дернулся, а нож не пускает. Паренек решил, что его могила держит. В смысле, тот, кто в ней похоронен — высунул руку и тянет. В общем, у этого папиного приятеля не выдержало сердце — его так и нашли на могиле, с ножом в ватнике. Ну нафиг такие игры. А в лохматых семидесятых кладбище пустили под бульдозеры и вместо него построили парк культуры и отдыха. С тех пор он так и стоит — качели за сорок лет ни разу не красили, зато скатали их в трубочку, а «чертово колесо» распилили какие-то умельцы. Половину сдали в металлолом, а другая половина лежит, чего ей сделается.

Не сильно тут весело. Особенно, когда у тебя пропал брат. А полицейский, вместо того чтобы его искать, вызывать подмогу, не знаю, спецназ, ведет тебя под белы рученьки в ближайшее отделение. Составлять протокол. Хорошо еще Егор включился под конец, а то все мычал: «Это что, розыгрыш, да? Такая шутка?». Но потом он врубился (когда мою не на шутку перекореженную рожу разглядел в темноте), позвонил нашим общим друзьям — они приехали минут через пятнадцать, стали прочесывать парк. Мы все это время были на связи — пока я у них в полиции писал сочинение на заданную тему. Родителям я даже не позвонил. Просто я на минутку представил себе, что отец со мной сделает за Игорька, и не позвонил. Если брата не найду, сам потеряюсь. Живее останусь.

Вот ведь я влип. Теперь, похоже, денпомощи точно не дождусь. Стремно думать про деньги в такой момент. У меня брата, может, какой-нибудь шизофреник из-под носа увел — их тут много разных ходит, особенно весной, — а я про деньги. Надо про Игорька думать, Игорька искать, но я что-то никак не мог сконцентрироваться. Башка совсем перестала работать — заявление и то не мог сформулировать нормально. Зациклился на одной фразе: «Заявление о прапаже человека. ОБРАЗЕЦ» — сто пятьдесят раз прочитал, понятней не стало. Я ошибку в «прапаже» исправил, а он наорал на меня — ну сержант этот. Потом дал новый бланк. А мне всякое про похороны лезло в голову. Игорька я хоронил — реально так, прямо красочно. И еще про то, что после похорон отец стопудово заберет у меня тачку.

…сотни жителей Калифорнии стали свидетелями падения метеоритов в районе города Сан-Хосе, входящего в обширный округ Бэй-Эриа вблизи Сан-Франциско. По словам очевидцев, это было похоже на огромный фейерверк. «Это длилось семь-восемь секунд. Однако я успела заметить огромный шар с длинным хвостом, это было самое невероятное, что я видела в жизни», — прокомментировала Джессика Коллинз явление в социальной сети…

— Достали! — Я щелкаю кнопкой радио. — Егор, ты это… побудешь со мной, ладно? Меня отец реально убьет, я отвечаю. Ладно?

— Угу.

Он глядит в окно. Но там темно, ничего не видно. Одни звезды. Даже не верится, что многих из них давно уже нет. Потухли. Умерли сотни лет назад. А мы продолжаем видеть их свет. Вдали мигают проблесковые огни — самолет ползет по самому горизонту. Интересно, кто там внутри? Что за люди и куда они летят? Я когда вижу в небе самолет, постоянно об этом думаю. Егор смотрит на него не отрываясь, и я понимаю, что за весь вечер он ни разу не посмотрел на меня. Ни разу, это разве нормально?

— Ты думаешь, я сволочь? Раз брата потерял — сволочь, да? Эгоистичная.

— Да нет.

— Ты бы сестру не потерял.

Я знаю, он бы не потерял. Он бы привел ее в парк, купил газировку, мороженое, усадил на карусели вместе с генами-чебурашками и глаз с нее не спускал.

— Думай лучше, куда он мог пойти? Может, к каким-нибудь друзьям?

— Какие у него друзья? В шесть лет. Все его друзья — отец да мамик. Слушай, может еще кружок по проспекту дадим? Разок, а?

Я готов всю ночь кататься по городу, обшаривать дворы, склады, подвалы и помойки, до потери пульса сидеть в этой их прокуренной ментовке, давать показания, составлять фоторобот — все, что угодно, лишь бы не возвращаться сейчас домой. Трус. Я — трус, я это признаю. Я про себя это знаю. Я бы не смог ночевать на кладбище, как отец, как тот паренек. Я до одури боюсь всего, что связано с болью, с кровью и со смертью. В детстве меня, что ли, напугали?

— Тормози, приехали, — говорит Егор. Он всматривается в темноту, глядит куда-то через лобовое стекло.

Отец стоял на дороге, прямо посреди проезжей части. Я вылез из машины и подошел. Он уже все знал, я это по лицу понял — оно у него дергалось. Вернее, тряслось — сразу все, как будто его слепили из теста. Я уже видел такое лицо, нервный тик — один раз только видел, но мне хватило. Я ждал. Странно, ведь он же никогда меня не бил. Но это было еще хуже — видеть его лицо, и как он сдерживается, чтобы меня не ударить. Уж лучше бы сразу врезал. Я был в принципе к этому готов — что он сорвется когда-нибудь. Но не сейчас, не при Егоре. Я ждал нотаций, угроз, воплей, оскорблений. И еще вот что: в тот момент я его прямо ненавидел. Потому что я опять перед ним облажался, didn’t fulfill his expectations. Не оправдал надежд. Единственное, чего я не ждал — у меня аж сердце провалилось, когда я это услышал:

— Мне противно, что ты мой сын.

Он так и сказал. И у него в голосе не было презрения, или гнева, или обиды. Мне тогда показалось, в нем вообще никаких эмоций нет. Это был стерильный голос. Как будто отец заранее отрепетировал эту фразу. Словно он все время ждал, что это случится, и между делом репетировал. А теперь вот сказал. Выходит, не зря репетировал.

И тут я вдруг вспомнил детство. Вернее, один эпизод оттуда перед глазами мелькнул. У меня так часто бывает. В самый неподходящий момент вспыхнет вдруг что-то давнее, очень далекое. И не поймешь, почему ты про это вспомнил именно сейчас, и не объяснишь.

Я тогда учился в первом классе. Летом перед школой мы с отцом строили дачу. Ну, это громко сказано — мы. Отец строил, а я подавал ему инструменты, гвозди, доски держал… Все больше наблюдал за ним, мне нравилось. И появилась у меня тогда мечта — иметь свои гвозди и научиться их так же ловко забивать, как отец. А он забивал их двумя ударами молотка. Я и сейчас так не умею. Никому о своей мечте я не говорил.