Роберт Шекли - В стране чистых красок

На Калдоре табу распространяется не только на мясо, рыбу, домашнюю птицу и те продукты, которые перечисленные живые существа производят, но и на многие овощи.

Что, на мой взгляд, не так уж и нелогично. Если подумать, то с какой стати животным занимать особый статус только потому, что они питаются мясом или растениями? Разве менее достойна жизни, например, морковь, даже если двигаться она не способна?

Не слишком логично – уважать лишь те свойства, какими обладаешь сам, и объявлять их самыми необходимыми и существенными во Вселенной.

Мог бы я съесть, например, способных беседовать друг с другом розу, азалию и сикомора, что растут у меня на заднем дворе?

Мог бы я съесть любое умеющее разговаривать существо, будь то животное или растение?

Предположите, что бифштекс у вас на тарелке стал бы взывать о помощи? А телячья котлетка умоляла бы отвести ее к маме?

Или бобы стали бы отчаянно кричать, когда их бросают в кипящую воду?

Именно так воспринимают всякое проявление живой жизни калдорианцы, и я с ними полностью согласен. Хотя подобное отношение к природе создает массу проблем. Например: чем же питаться людям?

Боюсь, здесь у них не обошлось без некоторого лицемерия. Они как бы условились, что некоторые растения есть все-таки можно. Зато все остальные находятся под запретом.

Впрочем, возможно, я и ошибаюсь насчет их лицемерия.

Как-то раз я спросил об этом Вольфинга. Он упорно доказывал мне, что некоторые растения есть разрешено в связи с самой их сущностью, а не согласно какому-то общественному прибору или приговору.

– Но чем же эти растения отличаются от других? – не унимался я.

Он как-то странно на меня посмотрел, и я в очередной раз понял, что задаю вопросы, которых задавать не следует. Любой калдорианец знает ответы на эти вопросы, хотя их никогда не произносят вслух. Однако Вольфинг всегда отдавал себе отчет в том, что я не являюсь уроженцем Калдора.

Подумав немного, он все же мне ответил:

– У этих растений не бывает снов.

Я не понял, что это означает, и попросил его объяснить поподробнее.

– Эти растения не претерпевают изменений, как все остальное, – сказал он.

– Не претерпевают изменений? Вы хотите сказать, не цветут?

Он нетерпеливо помотал головой:

– Когда я говорю, что они не претерпевают изменении, это означает, что они ОСТАЮТСЯ ПРЕЖНИМИ в течение дня, недели, месяца, года…

– Они что же, бессмертны?

– Возможно – в каком-то смысле. Но и все мы – в каком-то смысле – тоже бессмертны.

– Да, пожалуй… А что еще в них особенного?

– Эти растения НЕ ПРАВИЛЬНО чувствуют. Очень трудно объяснить… – Вольфинг замялся. – Производят впечатление, качественно отличное… Видимо, их можно назвать… равнодушными. Но этим я отнюдь не хочу сказать, что они мертвы! Как не пытаюсь и оценивать их качественную сущность. Я всею лишь имел в виду, что чувствуют они иначе, чем все прочие растения.

Вольфинг оживился, слова так и лились из его уст.

– Но мы так и не знаем, каковы эти отличия. Возможно, разрешенные для еды растения лишь относительно недавно прибыли на нашу планету – в виде спор или семян, занесенных сюда метеоритами или обломками каких-то еще космических тел. Возможно, они так и не сумели полностью прижиться на Калдоре. Или же, напротив: они, возможно, самые старые Обитатели Калдора, и эволюция их происходила совершенно недоступным нашему пониманию путем. Мы просто ничего о них не знаем. И нам в любом случае не очень-то приятно их есть. Но мы это делаем – чтобы жить. А также в соответствии с правилом, согласно которому сходные меж собой существа выбирают себе в пищу тех, кто на них совершенно не похож.

И мы посмотрели друг на друга с полным и глубоким пониманием, которое калдорианцы называют «д'бнаи». Душа моя пребывала в абсолютном согласии с калдорианской концепцией священности всякой жизни. Идеалы землян устремлены в будущее. Все они хотели бы стать кем-то иным, лучшим. В этом смысле у калдорианцев вообще нет идеалов: каждый из них уже достиг желаемого.

Вчера был Сарамейш, весьма специфический праздник. Нам с Ланеей здорово повезло, что мы – по жребию – сидели в первом ряду.

Вольфингу также досталось место в первом ряду, что нас с Ланеей очень порадовало. Это означало, что троим из нашего тесного дружеского кружка сегодня повезло, и мы можем впоследствии поделиться своим счастьем со всеми остальными.

Я огляделся, желая увидеть, как разместились наши друзья.

Элнаминг сидел в четвертом ряду, за колонной. Он улыбнулся, радуясь, что нам так повезло. Грандинанг, этот милый чудак, выпросил разрешение участвовать в церемонии – хотя просить совершенно не требовалось: члены Совета в любом случае его бы выбрали. А наш дорогой Дерних вовсю заигрывал с девушками, участницами процессии – это его излюбленное занятие в последние три года, после достижения зрелого возраста.

Ланея и я были настолько возбуждены, что не разжимали сцепленных рук и, затаив дыхание, ждали начала церемонии, хотя каждый год она повторяется с почти абсолютной точностью. Никто не может сдержать волнения во время праздника Сарамейш.

И вот празднество началось. Сперва выступали юные девушки, с ног до головы одетые в белое, затем юноши в красновато-коричневых и зеленых, цвета лесной листвы, одеждах. Их танец, по-моему, отражал некую страстную мольбу.

Затем на железной тележке привезли бога Раздоров.

(Все это, разумеется, символы; никто по-настоящему не верит в бога Раздоров. Это просто праздничное действо.)

В этом году бог был просто великолепен – почти десять футов высотой, весьма представительный, ярко раскрашенный в черный, красный и желтый цвета с металлическим оттенком. Он выглядел очень тяжелым и мощным. И совершенно неуязвимым. По рядам зрителей пролетел встревоженный шепоток, ибо Цех Ремесленников, как известно, всегда, в течение всех долгих веков своего существования, относился к данному заказу с особым рвением, и, гордясь своей профессией, ремесленники делали чуть ли не вечным то, что предназначалось всего лишь на один день.

Тележка остановилась. Последовала целая серия умилостивительных пантомим, несколько песен, драматический речитатив. Исполнено все было просто восхитительно, самые лучшие и тонкие образцы театрального искусства всегда приберегаются специально для этого праздника.

И вдруг – как-то чересчур быстро! – представление закончилось и вперед вышел Дерних. Он решительно приблизился к божеству – мы с Ланеей прямо-таки лопались от гордости, ибо этот человек входил в число наших ближайших друзей. Дерних медленно обошел бога кругом, и кое-кто из детей заплакал от напряжения. Но тут появились Грандинанг и другие клоуны, одетые в яркие костюмы, изображавшие цветы и травоядных животных. Они шутили, пели дурацкие песенки, щекотали друг другу пятки и бока. Дети визжали от смеха, и даже мы, взрослые, не могли сдержать улыбки при виде клоунских ужимок.