Брайан Олдисс - Оксфордские страсти

Кажется, Мэрион не понравилось, что он будто все вышучивал.

– Как вы можете ожидать от меня, что я поверю в Бога, когда он отобрал у меня моего Арнольда? – огрызнулась она. – Да еще после того, что творили со мной в детстве, когда запирали в этот страшный чулан. Вы вообще задавались таким вопросом, отец Робин?

– Задавался, – согласился он, – и более того: я сам себе отвечал, что Господь всегда дает нам возможность прожить жизнь по-новому, направляет на новую тропу, нравится нам эта тропа или нет.

– Я уже слишком стара, чтобы меня направить на новую тропу, отец Робин. Да и где ее найти, тропу эту, а? Уж точно не в нашей деревне…

– Но Мэрион, дорогая моя, за нами всегда остается – разве нет? – возможность выбрать счастье, кое близко благочестию, как бы нас ни обижали.

– Но я не в силах простить тем, кто меня мучил. Такова теперь моя натура, – сказала она довольно гордо. – И я слишком стара, слишком убита горем, я ничего не могу изменить…

Священник сидел, положив руки на колени, внимательно наблюдал за нею, и глаза его мерцали сочувственно и снисходительно. Он склонился к Мэрион:

– Но вы же купили себе компьютер, так? Мне, человеку несведущему и невежественному, это кажется шагом на пути к новой жизни, а? Пусть скромный шаг, но все-таки… Любое путешествие начинается с одного шага правда? Ну и как, справляетесь? Знаете уже, на какие клавиши нажимать?…

Мэрион Барнс просияла. Складки у нее на лбу мигом разгладились, и он увидел в ее измученном лице что-то от юной женщины, какой она была когда-то. Компьютер – это совсем другое дело, сообщила она. Ей теперь есть чем заняться. Она гордо заверила его, что справляется, даже освоила недавно электронную почту.

– Ну вот, Мэрион, а вы говорите! Вот вы и выбрали себе новую тропу. Поздравляю.

– Но я же сама справляюсь. Без божьей помощи. Бог ничего не знает про электронную почту.

– Мэрион, цепляйтесь за свое неверие сколько угодно, пока его неудобства доставляют вам удовольствие.

Она отпила еще чаю и сделала попытку улыбнуться. Священник пообещал, что как-нибудь навестит ее и попросит направить электронное письмо его епископу – хотелось бы надбавки к жалованью.

– С кем это вы сегодня утром разговаривали, отец Робин? Я только выглянула в окно, смотрю – а вы беседуете с каким-то странным типом.

– Ничего такого странного, его зовут Джон Грейлинг. Он вроде бы снял Розовый дом. Ходил по погосту, разглядывал надгробья. Необычное хобби, что правда то правда.

– Что же вы в такую рань поднялись, отец Робин? Для здоровья-то вредно.

– Я ранним утром ближе всего к Богу, Мэрион. Прихожане меня не отвлекают, никто не становится между мною и Господом…

– Ах вы…

Она не договорила. И не улыбнулась, хотя он сиял. Может, он всерьез, решила она. Она старалась поверить, что слова его правдивы. А может, и нет. Он вообще шутник, этот отец Робин. И она тут ни при чем.

Она допила чай, аккуратно поставила чашку на блюдце.

– Хороший чай. Спасибо, отец Робин.

Уже у дверей он сказал, что на самом деле она не одинока.

– Бог всегда с вами. Ну, а если нет, заходите в гости ко мне. Можете считать меня его привратником.

Он закрыл за нею дверь и, вернувшись в гостиную, снова уселся в прежнюю позу, не обращая внимания на записку.

Не забыть бы попросить Соню купить в «Хиллз» еще этих печений, они для пищеварения полезны, подумал он.

Да, и еще пора заняться воскресной проповедью. Он застонал. Надел тапочки, вышел во двор через кухонную дверь, по пути прихватив еще печенье. Мысли легче приходили на ум в саду, раз уж он отказался от мысли подстричь газон. Проклятые кроты опять нагородили свои земляные холмики.

Саду него порядком зарос. В высокой траве покоился футбольный мяч. Садовник Робину с Соней был не по карману, и они приводили сад в порядок вдвоем, а иногда им с большой неохотой помогал один из сыновей. Три старые яблони, посаженные еще в годы юности королевы Виктории, давно сплелись ветвями в знак растительной солидарности – может, в память о Старых Добрых Временах.

В садах по всей округе вообще росли давно посаженные, ухоженные, старые фруктовые деревья. Робин нередко говорил, что они живут, будто в лесу. Ему нравилась эта мысль: от нее чудо жизни ощущалось острее.

На ветку яблони прыгнула белка – и чуть не сорвалась. Робин остановился, посмотрел на нее. Белка тоже застыла, уставилась на него. Оба млекопитающих думали о своем. Робин осторожно отломил кусочек печенья, предложил его белке. Но та в конце концов решила, что ничего хорошего ей тут не светит, развернулась и молнией взлетела вверх по стволу.

Вот оно, подумал Робин: все устремляется вверх, к Богу… Серая белка увидела человека. Возникла возможность для диалога. Человек не желал вреда зверьку, но зверек отвернулся и тут же пропал. Так и мы отворачиваемся от Бога. Слишком заняты суетным. Или нас страшит его величие.

И Робин заспешил домой, в кабинет, к старенькой пишущей машинке.

Розовый дом от года к году бледнел. Когда-то все крыльцо оплетал розовый куст – теперь он уже засох. Плющ добрался до крыши и увил все желоба. Дождевые потоки переливались через край на верхнее окно, и рама вконец прогнила. Все окна занавешены. Дом сардонически подмигивал, точно старый повеса.

Внутри царило запустение: сыро и промозгло. В прихожей висела олеография в раме: полная женщина в маскарадном костюме Клеопатры. Кое-где в комнатах сохранилась мебель, но подбиралась она явно случайно, там-сям у разных старьевщиков. Только на кухне было более-менее уютно. На полу лежал узорчатый ковер, хотя и весь протертый. За последние годы здесь лишь поставили плиту «Рейбёрн», работавшую на мазуте.

Джон Грейлинг сидел за кухонным столом, наслаждаясь теплом от плиты. Он работал за ноутбуком и курил «Мальборо», стряхивая пепел в блюдце, стоявшее справа у самого локтя.

Было тепло, он снял толстую куртку, повесил ее на спинку стула и сидел в рубашке.

Из маленького переносного радиоприемника доносились обрывки Вагнера.

В окне над раковиной он видел, как солнце судорожно бросало лучи на заросшую крапивой насыпь, на черепичные крыши и дымовые трубы домов за нею. На первый взгляд могло показаться, будто дома наполовину ушли в землю, похороненные насыпью.

Грейлинг только что получил электронное письмо, вот такое:

Дорогой и тож любимый Питер! Что не отвечал? Надеюсь, получишь это. В Берлине будешь, как хочешь? В Буэнос-Айресе все хуже, чем до твоего отъезда. По финансам кошмар. Мне надо бечь отседа. Кто-то стучали в дверь. Я боюсь: вдруг ломают. Вот сдала квартиру, за гроши, живу тут в Монтевидео, у сестры Изобел. На квартире. Ужас что творят. Денег нету. Где Хуан не знаю. Пожалуйста приедь скорей. Тогда опять будем счастливы. С любовью, Натали.