Вадим Еловенко - Очищение

– Пит, Питер! Вставай! Вставай, кому говорю.

Мальчик открыл глаза и резко сел, в испуге хлопая ресницами.

– Вставай малыш, беги к лекарю. Знаешь, где Людвиг живет? В его доме лекарь комнату снимает. Беги, позови его. Отцу совсем плохо. Поторопись. – Она вдруг подняла руки к лицу и даже в темноте мальчик понял, что мама плачет. – Поторопись, сынок.

Повторять больше было не надо. Напуганный до невероятного Питер проскочил мимо матери и выбежал на улицу. Он несся на торговую площадь к дому счетовода Людвига и в его голове не было ничего кроме странного панического страха. Именно страх заставил забыть его о приличиях, когда он, добежав, стал колотить в дверь со всей силы будя всех жильцов не только дома Людвига. Именно страх не давал ему связно рассказать, в чем дело хозяину дома и именно ужас в его глазах разглядел молодой врач, когда вышел сонный к двери.

Постепенно этот страх и нервозность завладели не только второпях собирающимся врачом, но и хозяином дома и его семьей. Ведь все знали слухи… Но кажется теперь это была уже не просто людская молва.

Двери детского приюта долго не открывали. Наконец заспанная монахиня отворила тяжелые ворота и отец Марк, не стесняясь своего вида, вошел к ним.

– Доброго вечера… – поздоровался он и, после ответного приветствия и легкого поклона, попросил провести его к смотрителю приюта.

Смотритель, разумеется, спал. Но немедленно вышел в рабочий цех к ожидавшему его отцу Марку.

– Что за маскарад, святой отец? – обеспокоился смотритель. – Вас преследуют? Вы бежите от кого-то?

– Нет, дорогой Ян. Я как раз не бегу. А вот вам сейчас надо будет одеться… Разбудить ваших подопечных. И осмотреть их тела. Вы догадались, что вы будете искать?

Побледневший в свете свечи Ян Добряк кивнул. Он догадывался. Он уже знал слухи… Он тоже, как и все чувствовал этот нервический запах, разлитый в воздухе приближающейся смертью.

– После осмотра… если конечно все будет нормально, вы оденете их и соберете в дальнюю дорогу. А по утру с рассветом построите всех ваших мальчиков и выведите из города. Вы направитесь в монастырь моего друга. Он вам даст приют и поможет не умереть с голода. Я пошлю ему соответствующую просьбу. Страже на выходе, да и любому интересующемуся вы сообщите, что направляетесь в леса, дабы собрать грибов к зиме. Вам все понятно, Ян?

– Конечно, ваше преподобие. Я все понял. Прямо сейчас начнем будить мальчиков. До рассвета осталось всего пара часов. Но что мне делать… Что нам делать, если кто-то…

Тяжелый вопрос… очень тяжелый. Отцу Марку стоило больших усилий, чтобы вымолвить:

– Вы запрете их здесь у себя в мастерских… Я стану приходить, кормить их или буду посылать сюда своих помощников. А сами не прикасаясь к ним уходите. Если в дороге у кого-то тоже проявится… Вы отдадите несчастного первому встреченному патрулю стражи. Они будут знать, что с ним делать.

Добряк Ян словно впал в оцепенение. Он смотрел бегающими глазками на пастора, но ничего вымолвить не мог. На его бледной коже выступил пот и, видя, как капелька его сорвалась со щеки ночную рубашку, пастор глубоко и тяжело вздохнул.

– Крепитесь, Ян. Да пребудет с вами наш Спаситель.

Попрощавшись с Яном отец Марк поспешил в то место куда ни один священник за исключением, пожалуй, римских развратников не смог бы войти, не презирая себя. Но отец Марк, волею разных обстоятельств посещал это место не раз и не два. Там его знали и вопросов и удивления ни у кого не возникло бы.

Притон встретил пастора весельем и ярким светом, не смотря на позднее предрассветное время. Пьяные лавочники в обнимку с подружками поставляемыми мадам Тотти вовсю предавались возлиянию и разврату. Изредка неуверенными походками уходя в комнаты второго этажа, они спустя некоторое время возвращались, чтобы продолжить веселиться под звуки музыки. Сами музыканты уже порядком уставшие за эту бесконечную ночь вымученно улыбались, но продолжали играть, так как посетителей было на редкость много для обычного дня обычной недели. Еще бы… Слухи так быстро распространяются. Обычный люд спешил наверстать упущенное. Вдоволь повеселиться, ни в чем себе не отказывая. Ведь «завтра» для любого из них может не настать.

Отцу Марку пришлось изрядно подождать и раздраженно наблюдать этот разгул, пока одна из полуобнаженных девушек не привела ему саму мадам Тотти. Хозяйка притона по взволнованному и странному виду священника поняла, что дело важное и, не медля ни минуты, потянула его за собой в свои покои. Там сидя на мягком пуфике, отец Марк и «обрадовал» хозяйку заведения.

– Какой ужас… – только и вымолвила она, картинно поднимая ладони к лицу.

Священник просто кивнул и не стал ничего комментировать. А хозяйка, все еще не веря услышанному, только качала головой и ждала продолжения. Когда же отец Марк поднялся, чтобы уйти, она спросила его:

– Сколько у нас есть времени?

– Сегодняшний день до заката. Потом ворота будут закрыты и сбежать можно будет только по реке. Тотти, если я узнаю что ты вывела проклятых с собой я пошлю баронскую стражу за твоей головой, да простит меня милосердный Бог.

– Марк, я не дурочка сельская. Я с тобой еще со столицы знакома. Я видела, что это было тогда… восемь лет назад. Я помню горы трупов. Я помню запах жаренной человеческой плоти. Я помню даже из-за чего ты решился служить Богу. Так что я сделаю все как надо. Ни одна из бедняжек не выйдет со мной. А если я… Если я сама… То обещай что ты отпоешь самоубийцу! Слышишь меня, Марк!? Обещай мне это. Я не хочу умирать так же мучительно как они. Как твоя жена… как твои дети… Обещай мне, что ты отслужишь по мне!

– Я обещаю. – Кивнул отец Марк и, тяжело ступая старыми армейскими сапогами по дорогим коврам Тотти, вышел прочь.

Удивительно наблюдать людей связанных между собой некой тайной. И чем страшнее тайна, объединяющая людей, тем загадочнее отношения между ними. В иной момент кажется, что такие люди в полной мере овладели телепатией. Им хватает порой одного взгляда, жеста, улыбки, чтобы выразить свои мысли в огромном информационном объеме. Люди, собравшиеся в страшненьком кафе «Восток» на окраине Москвы, почти не знали друг друга. Но это нисколько не мешало им украдкой разглядывать пришедших или, больше того, обмениваться какими-то странными чуть смущенными улыбками. Это были очень разные люди. Сюда, словно спрятавшись от мира, забились и молодые и довольно пожилые. Бедные и богаты. Улыбчивые и странно обозленные. Но не различие в людях удивило бы стороннего наблюдателя. А удивительно схожие взгляды этих таких разных глаз. Даже когда они смотрели в глаза друг другу, там, в глубине, виделась если не тоска, то странное горе. Тщательно скрываемое. Спрятанное от всего мира. И еще там, на дне сознания, отчетливо проявлялся страх.