Леонид Кудрявцев - День без Смерти (сборник)

Он думал об этом и думал, а потом прикрыл глаза и тотчас же увидел что-то похожее на… Нет, дождем это быть не могло. Разве может он падать такими удивительными струйками, которые переплетаются, схлестываются в узелки и, дрожа и переливаясь, поднимаются вверх?

А память уже подсказывала, что это не дождь, это все, что накопилось за недавнее время. Чувства, мысли, образы — были здесь. Ужас и отчаяние, страх и надежда, злость и жалость к себе. Все это было здесь, и стоило только протянуть руку, ухватив нити, и сплести их в единое целое.

Он торопился, очень торопился. Пальцы не слушались, нити легко обрывались, но, несмотря на это, через полчаса на столе лежало свежее, абсолютно готовое слово. Затвердевая, оно слегка подрагивало, рассыпая по сторонам веселые, голубые искры.

Вот и все. Теперь осталось самое легкое — загадать желание. Он положил слово на ладонь и в очередной раз удивился тому странному ощущению, которое вызывал его вес. Он постоянно менялся, и слово становилось то легким, как пушинка, то тяжелым, как пудовая гиря.

Он еще успел усмехнуться, подумать, что таких, как он, совсем немного, и вдруг осознал, что слово удалось ему как нельзя лучше, и нужно загадать действительно большое и трудное желание. Что он и сделал.

А потом оставалось только ждать. Слово мало-помалу таяло и, наконец, исчезло совсем. Вот и все. Окружающий мир остался прежним, только противоположная стена неожиданно стала сжиматься, как гармошка, но потом все же остановилась. С кухни доносились равномерные шлепки, очевидно, домовой разучивал брейк. И Клоб уже хотел пойти и шугануть его, когда прозвенел звонок…

Почтальон смущенно переминался с копыта на копыто, и вырезанные на них магические слова “адидас” вспыхивали алмазной пылью.

— Мне? — спросил Клоб.

— Так, — почтальон порылся в объемистой сумке, задумчиво почесал поросший кучерявой шерстью лоб и, возобновив поиски, вынул небольшой пакет. — Это… как победителю лотереи “Красивая жизнь” вручаю вам приз… так сказать, в торжественной обстановке… и…

Но тут из стен появились репортеры. Тесная лестница взорвалась салютом вспышек. А кто-то уже сунул Клобу под нос микрофон и спросил:

— Как вы считаете, где пропадают самые лучшие куриные ножки?

Тут наконец Клоб очнулся, сказал в микрофон: “Да пошли вы…”, — и резко захлопнул дверь. Прислушался. В коридоре обсуждали технические качества портативных таранов.

— Э нет, ребята, ничего у вас не выйдет, — ухмыльнулся Клоб. — Дверь у меня старинная, еще от дедушки досталась, а тому в свою очередь… Говорят, она даже против татаро-монгол устояла!

Вот так все и получилось. И нужно-то было — счастливый момент, да правильно загаданное желание. Хм, теперь он призер “Красивой жизни” и может перекроить свою судьбу, как только пожелает. И причиной всему маленький предмет, который лежал в пакете. Он видел его, как наяву, этот небольшой плоский медальончик на цепочке, на одной стороне которого была надпись “Хлеба и зрелищ”, а на другой — большая волосатая рука. И стоит только надеть эту штуку на шею, как жизнь волшебным образом изменится, станет прекрасной и неповторимой.

Но не сейчас. Уже поздно и все магазины закрыты. Л вот завтра с утра можно и попробовать, главное тары взять побольше. Сейчас же надо просто отдохнуть, потому что торопиться некуда, дело сделано.

Он прекрасно провел этот вечер: отдыхал, смотрел телевизор и рано лег спать. Да, обязательно надо выспаться, потому что завтра…

Уже выключая свет и вспомнив, что медальон лежит на тумбочке возле кровати, он взял его и сунул себе под подушку. Как бы чего не вышло!..

Город стал совершенно другим, открывшись на неизвестном ранее уровне. Для этого Клобу пришлось измениться самому, словно гусенице, которая, проходя стадию куколки, неожиданно превращается в бабочку, чтобы открыть для себя лето, синее небо, цветы и возможность летать.

Пожалуй, ему следовало пожалеть неловкого, трусливого и посредственного Клоба, который умер. Но отнюдь! Король умер, да здравствует король! Именно — здравствует… и развлекается.

Да, он развлекался, мимоходом всматриваясь в прохожих, определяя, у кого что за душой. Это было интересно, и он некоторое время классифицировал проходивших мимо людей, легко определяя, например, что вот этот гражданин — простой работяга, за душой копейки не имеет. А вот эта фифочка-дочка какого-то начальника. На такую мысль наводили добротные синие “замарашки”, плотно облегавшие юный зад, развинченная походка и брезгливо оттопыренная верхняя губа.

Эти молодые идиоты честно зарабатывают кусок хлеба, с которого те, кто половчее, украли все масло. Бог с ними, дальше… Старушка “божий одуванчик”, донельзя озабоченная тем, что ее правнучек последнее время зачастил на “дисковку” и совсем забросил книги. К черту бабулю, дальше.

О, вот это человек! Несмотря на заношенную “скаутку” и побитые “боинги”. Это — делец! Экстра-класс! Наш!

А, заметил? Подмигнул? Даже рукой помахал! А как же? Все-таки свой теперь человек.

Так что же ты стоишь? Дурень, действовать надо, суетиться, хватать то, что в рот плывет. В умелый рот много чего заплывет, если постараться да головой думать — а не другим местом. Вон — очередь. Явно что-то дают…

Он рванулся вперед. Заученно (и откуда что взялось?), вроде не быстро, но и не медленно, легко раздвигая полусогнутой рукой чужие тела, просочился к истоку очереди, затылком чувствуя, как люди с гневом смотрят ему вслед, но тут же понимают, что он из “тех”, не то что они — черная кость. И успокаиваются, не рискуя связываться, так, для виду поворчав, да и то трусливо (а вдруг услышит?).

Легко проделывая все это, он бормотал про себя, как клятву… А может, и действительно клятву? Потому что именно в этот момент он по-настоящему стал призером “Красивой жизни”. И, проталкиваясь. в голову очереди, шептал, что теперь-то им покажет. Кому? Им всем, кто вокруг. Почему? Да потому, что живем лишь раз и пока еще есть время — надо жить так, чтобы взять свое. Л уж теперь-то он это сумеет, хватит опыта, ума и силы. А самое главное — наглости, потому что у дельцов так: кто хам — тот и ам. Клоб пробился к прилавку, и рыженькая продавщица с размалеванным, будто вывеска, лицом, с килограммовым золотым браслетом на левой руке и серебряной гирькой в правом ухе подмигнула ему, махом заприметив и определив как своего.

И он по-хозяйски шагнул за прилавок и тоже подмигнул. А она, сказав что-то шаловливое, щелкнула его пальцем по носу. Он же попытался перехватить этот пальчик зубами, с шутливым: “Гр-р-р-р-м!” — и так далее и тому подобное, пока вся эта очередь ожидала, когда они натешатся, и только угрюмо молчала. Но ведь известно, очередь на то очередь и есть… Правда, иногда находится какой-нибудь крикун, но одного можно и к ногтю. А когда остальные молчат — это запросто.