Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Жертвоприношения

Во главе стола сидит главный врач, Басова Алевтина Александровна, которую большая часть врачей за глаза называют «Куклой Барби». Рядом с ней два заместителя — по медицинской работе и по экспертизе временной нетрудоспособности.

— Так, все в сборе, начинаем, — говорит главный врач, — Мила Гавриловна, давайте начнем с вас.

Афанасьева встает и, хрипло прокашлявшись, читает с листа бумаги статистические данные за прошлую неделю. Из её слов мы узнаем, какими темпами идет выполнение муниципального заказа. Эти еженедельные отчеты должны дисциплинировать нас, заставляя думать сначала о выполнении плана, а только потом — о лечебном процессе. Количество важнее, чем качество. И причина проста — финансовые потоки от страховых компаний. Каждый пришедший в поликлинику пациент — это энное количество рублей, перечисленных на счет поликлиники. И процесс излечения не столь важен, — главное, чтобы пациент приходил чаще и обязательно лечился в амбулаторных условиях, потому что стационарное лечение подразумевает потерю денег поликлиникой.

Когда Мила Гавриловна заканчивает говорить, Алевтина Александровна поворачивается ко мне и строго говорит:

— Михаил Борисович, у вас снова план не выполнен. Уже вторую неделю всего восемьдесят процентов.

Улыбнувшись, я смотрю в глаза главного врача и отвечаю коротким вопросом:

— Зачем?

— Что зачем? — недоуменно хмурит брови Басова.

— Зачем делать больше, если от этого не зависит размер оплаты труда? Зачем выполнять и перевыполнять план, если это никак не поощряется?

После моего вопроса в кабинете главного врача воцаряется гробовая тишина. Заведующие отделениями и узкие специалисты замерли в ожидании ответа главного врача. Собственно, этот вопрос уже давно всех беспокоил, но никто не хотел быть первым, каждый опасался высказать его, рассуждая о заработной плате в тиши своих кабинетов.

— Я что-то не поняла, о чем вы, Михаил Борисович? — говорит Алевтина Александровна, пытаясь уйти от неприятного ответа и давая мне последний шанс на отступление.

Но я спокоен и уверен в себе.

— Алевтина Александровна, вы прекрасно знаете, что у вас есть возможность поощрять рублем тех работников поликлиники, которые выполняют план. В первом квартале этого года моё отделение выполнило муниципальный заказ на сто два процента, но никакого поощрения не последовало. Поэтому я и спрашиваю, зачем делать больше, если от этого не зависит размер оплаты труда?

— Но вы и так получаете по десять тысяч рублей каждый! — почти возмущенно говорит главный врач.

— Это нам платит государство. А вот что готовы сделать вы, чтобы каждый врач в отделении захотел выполнить и перевыполнить муниципальный заказ?

Я вижу, как покраснело лицо начмеда. Заместитель главного врача по экспертизе опустила глаза к документам, словно это её не касается. Они работают по контракту, получая стабильную и хорошую заработную плату, а не сидят на маленьком окладе, как большинство врачей поликлиники.

— Михаил Борисович, — тон у Басовой становится угрожающим, — вам не кажется, что вы сейчас переходите границу?

Я по-прежнему улыбаюсь. Мне очень нравится ситуация. Руководители поликлиники даже и не думали, что рабы способны поднять головы. Маленький бунт — это то, что немного расшевелит их. И заставит думать о том, что набивание своих бездонных карманов может однажды прекратиться.

— Какую границу? — простодушно спрашиваю я.

Главный врач наконец-то берет себя в руки и, вернув на лицо холодную маску властного руководителя, категорично говорит:

— Михаил Борисович, в ваши функциональные обязанности входит обеспечение выполнения плана муниципального задания. Если вы не желаете выполнять свои обязанности, то мы найдем вам замену.

Кивнув, я говорю:

— Жаль, что вы, Алевтина Александровна, так и не ответили на мой вполне логичный вопрос.

Я молчу. Тишина в кабинете главного врача, воцарившаяся на долгие три минуты, прерывается кашлем начмеда. Прочистив горло, он говорит:

— Думаю, надо перейти к следующему вопросу. В преддверии Дня Победы, нам надо провести диспансеризацию ветеранов войны и труда, репрессированных, ну, и тому подобное.

После его слов оперативка у главного врача пошла своим чередом, словно ничего не случилось.

Вилентьев сидел на совещании и делал умное лицо. Он даже не пытался слушать, что говорит генерал. Как обычно, глубокомысленный поток слов, связанных между собой только одним — отверстием говорящей генеральской головы, уверенно сидящей на большом теле, облаченном в мундир. Набор слов, смысл которых даже при достаточно большом усилии услышать их, ускользал из сознания.

Иван Викторович сосредоточенно смотрел прямо перед собой. Его правая рука держала ручку. В толстом ежедневнике он мелким и неразборчивым почерком написал буквы в строчку:

АМБ ГМД

Вилентьев нарисовал между этими аббревиатурами полукруглые стрелки, объединив их в единое целое. У него не было никаких объективных доказательств, но интуиция говорила ему, что всё обстоит именно так.

Далее он написал столбиком:

Врачи ОКБ

Киноцефал

Участковый Семенов

Шариковая ручка зависла над следующей строчкой. Иван Викторович вдруг понял, что писать собственно больше нечего. Да и участкового Семенова он написал зря. С мертвецами уже не поговоришь, а их связи никак не приведут к Ахтину. И Киноцефала он тоже зря написал, — никакой связи между ними ему так и не удалось найти. И вряд ли удастся.

Вычеркнув две последние записи, майор посмотрел на строчки в ежедневнике. Затем соединил стрелкой «ГМД» и «Врачи ОКБ». Поставил рядом со стрелкой жирный вопрос — она ведь тоже работала в ОКБ. И задумался.

Не смотря на то, что он занимался Парашистаем уже три года, он всего лишь шел по его следам, и толком не знал, чем и как жил доктор Ахтин. Он твердо знал, что невозможно жить в обществе и не иметь никаких социальных связей. Ни друзей, ни врагов. Ни любимой женщины (почему то Вилентьев был уверен, что Мария Давидовна таковой для Парашистая не является), ни просто подружки. Ни родных и близких, ни дальних родственников. Даже сотрудники по работе — врачи терапевтического отделения — не знали, чем живет и как проводит время вне работы доктор Ахтин.

С такими преступниками хуже всего. Не знаешь, что ждать от них в следующий момент.

И невозможно даже предположить, где он сейчас и что делает.

Можно попробовать снова поговорить с врачами отделения — может, что-то вспомнят, какую-нибудь мелочь, пустяковое событие, незначительное слово, сказанное Парашистаем. Вряд ли, что получится, да и уже неоднократно говорено-переговорено, но это лучше, чем просто ждать, когда Парашистай выйдет из тени.