Вадим Астанин - Час до полуночи

Его появление было громким и ошеломительно эффектным. Он мастерски обставил свой выход из мрака безвестности. Получив доступ к серверу-хранилищу персональных данных, он уменьшил мой счёт, убрав из накопительной базы записи о ста девяносто восьми завербованных мною душ, и заодно подчистил файлы резервного копирования, чтобы нельзя было восстановить исходную информацию.

Такое невозможно проделать, не имея в конторе надёжного инсайдера. Им оказался программист, по-крупному задолжавший спортивному букмекеру. Исполнителя задержали, но заказчик он не выдал. Потому что никогда не встречался с ним лицом к лицу.

Я был раздавлен. Конечно, мне любезно предоставили отсрочку. Месяц. Понятно, что за свой счёт. Я бросился восполнять образовавшуюся на моём счёте недостачу, а мой таинственный недоброжелатель исчез. Хотелось бы верить, что навсегда, но я думаю, он просто выжидает.

Я до сих пор не знаю, кто вцепился мне в загривок. Мой противник хитёр. Быстрый, наглый, дерзкий, нахрапистый, неуловимый. Хищник. Мистер Никто, решивший моей тенью. Он повсюду следует за мной. Я обоняю его смрадное дыхание. Он дышит мне в затылок, он кружит вокруг меня, готовится нанести очередной удар.

Я же не успеваю продумать линию защиты и у меня нет свободного времени заняться его поиском. Я сдавлен жёсткими тисками обязательств. Сто девяносто восемь душ висят на мне тяжким бременем. Разумеется, сейчас их гораздо меньше, однако всё ещё достаточно, чтобы самому оказаться в числе переселенцев.

«Тошниловками» подобные заведения прозывались не зря. Минимум чистоты, синтезированные полуфабрикаты, сомнительное пойло, химическая выпечка, целиком состоящая из пищевых добавок — дешёвая жрачка в ассортименте для неизбалованных счастьем поселян. И запах в них был соответствующий.

В этой пахло карболкой. Прогорклым маслом. Пережаренными стейками. Немытым телом. Потными подмышками. Сопревшими от долгого ношения носками. Ванилином. Женскими духами. Миндалём. Горьким шоколадом. Сублимированным кофе. Загаженным туалетом. В общем, тем непередаваемым словами букетом, знакомым всякому, кто хоть однажды выбирался за пределы городской черты.

Моё появление не вызвало у присутствующих никакого интереса. Официантка тоскливо пялилась на шоссе, барменша перетирала стаканы и разглядывала картинки в лежащем на стойке глянцевом журнале. Двое работяг, одетые в клетчатые рубахи с подвёрнутыми рукавами, широкие джинсы и грубые тупорылые башмаки сосредоточенно питались, методично перетирая зубами забрасываемые в рот куски пищи, повар в плоском нестиранном колпаке торчал у окна раздачи, ожидая нового заказа. Из всех потенциальных кандидатов на вербовку мне больше всего подходили работяги. Повар был затюканный бытом семьянин (кольцо на пальце и внешность типичного подкаблучника). Раскрутить такого не сложно (выпивка и немного участия), сложнее довести (не в буквальном смысле) его до корабельного трюма. Случались прецеденты, когда клиента приходилось изымать силой, выдирая с кровью из лап разъярённой супруги. Особи женского пола, по-отдельности, ценились вполовину дешевле, чем семейные пары, а завербовать семью не в пример сложнее, чем отдельно мужчин. Или женщин.

Я купил бутылку виски и подошёл к работягам.

— Свободно?

Они не ответили. Я выждал немного и по-хозяйски опустился на скамью, поставив бутылку на середину стола.

— Выпьем?

Работяги оторвали взгляд от тарелок.

— Я угощаю.

Работяги переглянулись.

— Виски, — работяга брезгливо скривил губы, — дрянь.

— Не вопрос, — я вытащил пухлый бумажник. — Было бы что купить.

— Найдется, — сказал работяга, — У Греты под прилавком. За полторы цены.

— Понял, — я помахал бумажником. — Деньги не проблема.

— Спрячь, — выдал совет работяга, — здесь могут убить и за меньшее.

Грета, слышавшая наш разговор, выставляет на стойку коробки. Бренди, скотч, ром, водка. Настоящая контрабандная выпивка, без наклеек оплаты таможенный сборов и акцизных марок. Фирменная упаковка, голографические метки, подтверждающие аутентичность продукта, уникальные клейма производителей, печати упаковщиков и контролёров из отделов качества.

Я выбираю спиртное. Беру водку, ром и бренди. Грета выкладывает закуску. Фрукты, сыр, ветчина, копчёная рыба, чёрная икра. Всё упаковано и закатано в банки. Добавляю к спиртному горку деликатесов. Барменша черкает на странице журнала сумму. Я достаю бумажник. Расплачиваюсь крупными купюрами. Сверху добавляю сотенную. Грета прячет банкноты и расторопно убирает продукты. Я заплатил больше, но разницу мне не вернут. Сдачу поделит между собой персонал, сотенную заберёт «крыша». Так заведено и никто не рискует нарушить это неписаное правило. Ни продавец, ни покупатель. Особенно в глубинке, где нравы просты и суровы, а люди терпеливы и непритязательны.

Я перетаскиваю угощение на стол. Скручиваю пробку и разливаю водку по стаканам.

— За что пьём? — интересуется работяга.

— Как водится, за знакомство, — отвечаю я.

Работяги согласно кивают. Мы дружно сдвигаем стаканы (звенит стекло) и выпиваем. Начало положено.

— Откуда вы, парни? — спрашиваю я, разливая по-второй.

— Отсюда, — отвечает сидящий рядом со мной.

— Чем занимаетесь?

— Мелиораторы. А ты?

— А я, парни, не поверите. Оттуда, — я тычу в потолок.

— С крыши, что-ли?

— Шутник! — я поднимаю стакан. — Выпьем.

— Нет, не с крыши, — говорю я, закусывая копчёной сёмгой. — Бери выше. Гораздо выше.

— Переселенец?

— Колонист, — подтверждаю я. — Планета Тритон. Созвездие Центавра.

— Врёшь, — работяга недоверчиво щурится.

Я закатываю рукав, демонстрируя работяге татуировку: штрих-код потока, группу крови и личный номер.

— И как там, на Тритоне?

— Обманывать не стану, мужики. Опасностей хватает. Зверьё всякое, микробы, бактерии, вирусы, паразиты разные. Планета не рай, но гораздо лучше, чем здешняя помойка. Или колония на Марсе. Свежий воздух, прозрачная вода, чистые плодородные земли. Простор.

— Чего же ты вернулся, если тебе там нравится?

— Был бы сам по себе, не возвратился. Семья у меня здесь, — я вытаскиваю фотографии. — Повидаюсь с семьёй, и обратно.

Работяги смотрят на снимки. Цветные картинки отвлекают внимание и я без помех заряжаю их выпивку приличной дозой транквилизатора, превращающего всякого, употребившего его в покорную сторонней воле овечку.

Фотокарточки насквозь фальшивы, как фальшива история про планету Тритон. Тритон — полностью моя выдумка, от начала и до конца. Не хуже и не лучше, чем россказни про освоение Солнечной системы. Среди вербовщиков ходят упорные слухи, что никакой колонизации на самом деле не ведётся, а все корабли направляются прямиком к Солнцу, где и сгорают. Не знаю, насколько они правдивы, и правдивы ли они вообще, но за одно я ручаюсь железно. До сих пор, повторяю, до сих пор мне не приходилось ни видеть, ни слышать, ни встречать тех, кто улетел бы и вернулся обратно. НИ-КО-ГО.