Далия Трускиновская - Дурни Вавилонские

— А корм для осла? — спросил я. — Чем выше — тем он дороже. А если скотина заболеет?

— А в Другой Башне тебе могут дать осла просто так — чтобы ты на нем работал, — заявил Гамид. При дальнейших расспросах оказалось, что и на завтрак там не одна миска жирной каши, а две. Мы любим поесть, но две миски — это опасно.

— Так вторую можно продать! — тут же сообразил Гамид.

Мысль перебежать в Другую Башню, где всё вдвое лучше, чем у нас, так засела у него в голове, что он очень долго не давал нам покоя. А тут еще Таш…

Она, как мы решили, была не жрица, только одевалась и красила пальцы, как они, чтобы спокойно ходить по храму и приставать к крепким молодым парням. Я увидел ее — и у меня в глазах помутилось. Таких красавиц родителям нельзя из дому без покрывала выпускать, чтобы не сглазили, и безумие Гамида стало мне понятно: не Другая Башня ему голову вскружила, а Таш.

— Он вам главного не сказал, парни, — так взялась за дело красавица, когда мы наконец встретились. — Что вам обещали вербовщики? Что будете катать тачки и получать в день сперва один «кувшин», потом два? А потом, может быть, сикль в месяц? Больше ведь ничего не обещали? Нет! И они вас не обманули — вы еще десять лет будете катать тачки с нижнего яруса на третий. Вы ведь ничего другого не умеете, а учить вас никто не станет. А потом вы спуститесь вниз — а глины нет! Вы побежите искать своего главного — а его нет! Вы кинетесь к поварам — поваров нет! Все ушли! Пока в башне люди — она стоит. Люди уйдут — ее не станет. И вы одни останетесь в башне, которая уже начнет рушиться. И она упадет вам на головы!

Мы стали понимать, что имел в виду Гамид. Но поверить в это мы не могли.

— Послушай, девица Таш, не могут все разом уйти из Нашей Башни, — сказал Тахмад. — Куда им идти? Кому они нужны?

— Могут. Просто вы не знаете…

Она поднесла к губам накрашенный пальчик, и мы, все шестеро, уставились на эти пухлые губы, а тачки и бронзовые бляшки вылетели из наших голов, как воробьи.

— Наша Башня — не первая… — прошептала Таш. — До нее были другие… И все они рухнули…

— Как рухнули?! — заорал Абад.

— Молчи, сын бешеной козы от шелудивого верблюда, — сказал ему Тахмад. — Или засунь себе в рот головную повязку. А ты, девица, не говори того, что нельзя проверить.

Я обрадовался — как ловко Тахмад поставил на место эту красотку Таш!

— Вот как раз проверить очень легко. Вы работаете каждый день, и ваш труд начинается на рассвете?

— Нет, на рассвете мы только просыпаемся, — сказал Левад. — Потом мы умываемся, идем за кашей, едим, спускаемся вниз, нам выдают тачки из сарая, и тогда только начинается работа.

— А вечером? — спросила она. — После того, как вам дают вечернюю кашу, что вы делаете?

— Идем гулять по городу, — сказали мы.

— Тогда выбирайте — или я встречу вас до рассвета и поведу на место, где была Первая Башня, или мы туда сходим вечером, — предложила Таш. — Это недалеко. Их стараются строить поблизости от города. Я вижу, что вы не поверите, пока сами не увидите развалины своими глазами. Только я прошу вас взять с собой лопату или две. Они пригодятся.

Мы беседовали с Таш в храмовом саду — она знала, как можно туда пройти со стороны храмовых прудов. И мы бы себя чувствовали, как в раю, среди прекрасных деревьев, если бы боги послали каждому из нас такую Таш. Но она была одна, а нас — шестеро.

— Никому не рассказывайте о нашем уговоре, — предупредила она. — Так утро или вечер?

— Вечер, — сказали мы. И она, уговорившись, что будет ждать нас возле загона, где ослы крутили священную крестовину Мардука, ушла, красиво колыхая бедрами.

Весь следующий день мы не столько гоняли тачки, сколько поджидали друг друга в норе и переговаривались. Удивительно, что нас на этом не поймали. Наконец наш надсмотрщик приказал парням, копавшим глину и кидавшим ее в тачки, воткнуть лопаты в кучу. И все мы, оставив тачки в сарае и вымыв руки, отправились есть кашу.

Потом мы оделись понаряднее и спустились вниз.

Крестовина в загоне была неподвижна — ослов выпрягли и увели.

— Как-то это неправильно, — сказал Гамид. — Если это священная крестовина Мардука, то почему ее вертят только днем? Нашлось бы немало людей, желающих повертеть ее и ночью, чтобы Мардук стал их покровителем.

— Ты бы лучше сходил и принес лопаты, — ответил ему Тахмад.

— Пусть со мной пойдет Гугуд. Он покараулит. Иначе кто-нибудь увидит, что я уношу лопаты, и меня назовут вором, как людей из Латыш-Телля, которые стянули грудные повязки у своих жен.

— Это правильно. Ступай с ним, Гугуд.

Они пошли за лопатами, а мы отыскали большие камни и сели на них — ждать.

На этих камнях часто отдыхали днем служители священной крестовины, подзывали разносчиков, угощались и пили пиво. Тахмад пошутил, что камни набрались святости и она может перейти в нас. Левад усомнился — вряд ли святость внедряется в человека через такое место. И мы, веселясь, не заметили, как подошли двое из тех служителей. А когда заметили, то разом замолчали и вскочили.

Но им были нужны не камни — они шли к ограде двора, где стояла крестовина, и залезли на эту ограду, хотя она была совсем хилая, и оттуда рассмотрели те зубчатые колеса, что вращаются со скрипом.

— Ну вот, что я и говорил! — воскликнул один, худой и долговязый, которого мы уже как-то видели. — Проклятый столб покосился! Вот отчего у нас такие неполадки! Видишь, зубцы колеса проскакивают и не цепляют? Поэтому весь верхний ряд оказался выключен из работы.

— Теперь вижу, — отвечал другой. — Будь оно неладно. Завтра нужно с утра позвать мастеров. Я бы и новую крестовину заказал, эта уже совсем трухлявая.

Мы сперва молчали от почтения, а потом от изумления. Этот человек назвал столб от священной крестовины проклятым, а саму крестовину — трухлявой!

— Одно из двух, или новая крестовина, или молодые; ослы, — возразил первый. — И то, и другое нам не дадут. Слезай, пока окаянный забор не рухнул. А то еще из-за него будут склоки.

Они ушли, а мы остались торчать у камней.

— Это не служители Мардука, — наконец выговорил Тахмад. — Они не похожи на служителей Мардука. Они издевались над священной крестовиной.

— Надо пойти в главный храм и рассказать! — предложил Левад.

— А кто мы такие, чтобы ходить в главный храм? И с чего ты взял, будто нам поверят?

Тахмад был прав. Мы — парни, которые гоняют тачки. А эти нечестивцы — господа, достаточно посмотреть на их накидки из тонкой шерсти и на головные повязки из полосатой ткани. Правда, бороды у них — как у нищих возле храма, которые нарочно засовывают туда солому и пачкают их глиной, чтобы вызвать жалость, у этих в бородах были какие-то стружки и, кажется, тоже сухая глина.