Татьяна Мудрая - Ангелоиды сумерек

– И о нём тоже. Вотчина спелеологов, туристов и кое-каких любителей риска. Но в ещё большей степени о морях, где человек не мог жить – только скрёбся по дну своими детекторами и спектрографами. И ещё электрокабеля туда плюхнул. Не говорю уж о мусоре! Острова, чистые – тьфу, грязные – острова в океане. До сих пор так и норовят причалить к берегу. Иной мир, знал я – и знали мы все. Со своими горными хребтами, простирающимися вдоль всех океанов, мощными течениями помимо знаменитого Гольфстрима и бурями. С жизнью, не подчиняющейся даже и сумрам, не говоря о былом человечестве.

Как ни странно, обо всём этом стал размышлять – и весьма бурно – не один я. Сэлви, которую обстоятельства держали на коротком поводке, но позволяли обладать неизмеримо большим объёмом информации, проведала про журналы и силой захватила всю стопку. Книги она любила, но относилась к ним с чрезмерным благоговением…

Опять же вредоносная пыль. По моему мнению, это была совершеннейшая чепуха – кому, как не созданию из ожившей целлюлозы, терпеть бумажную и заодно тряпочную труху. Тревог моей супруги я не понимал – хотя лишь подобных этой. Когда в доме постоянно толкутся одинаково молодые на вид тётки и дядья, отцы, матери, дочери и сыновья, – это слегка напрягает и после нескольких десятков лет такой жизни. Даже если людей как таковых, с их представлениями о возрасте, уже нет как класса: одни их продвинутые потомки.

Так, немного вяло, но по большей части полноводно, протекала наша жизнь. Создание и взращение утопии – занятие не очень увлекательное, вопреки мнениям, высказываемым в книгах. Тем более когда ты подозреваешь, что этим руководит некто свыше… в буквальном смысле слова.

Сумеречники исправно приводили планету в порядок, изобретали новые моющие и чистящие средства, воспитывали детей и обучали взрослых. Казалось, мы близки к тому, чтобы стать единым разумом…

А потом все наши свершения оказались на грани очевидного краха.

Нет, вначале начали происходить некие по внешнему виду несообразности.

Обычных высоких деревьев всегда было много меньше, чем Высших, и далеко не все они были заселены. Разумеется, кое-кто из людей, желающих не продлить существование на столько веков, на сколько удастся, но всего лишь заняться напоследок философскими размышлениями, в своё время выбирал деревья не такие осанистые, зато с богатой историей и мифологией. А потом легко уходил из них «наверх». Примеру людей в последнее время следовали и Сумеречники, но для них это означало покончить с земной суетой и отдаться прекрасному. Именно поселившиеся в древесных великанах люди и сумры олицетворяли Всеобщее Единение.

И вот Высшие приказали нам срубить «пустые» стволы на внешнем побережье, ошкурить и сплавить по рекам и ручьям на воду, где соединить в своеобразные катамараны или ковчеги. Причем сделали это откровенно: без воздействия на подсознание, что, возможно бы, и сошло. Мы пришли в благоговейный ужас, однако подчинились – Деревья ничего не предпринимали зря. Тем более до этого они разрешили нам от них выпить – что означало полную раскрытость и искренность во всём… кроме первопричины самого кощунства.

У кое-кого из нас от природы были мощные телекинетические и телепортационные способности, так что техническая сторона дела была несложной. Тем более что уж выдалбливать сердцевину огромных лодок на сотню человек умели еще первобытные маорийцы с ножами и теслами в руках. Еще одно мы заметили: кора на обречённых деревьях была тончайшей и как бы внезапно постаревшей, а на живых и разумных – толстой, мягкой и влажной, как у секвой.

Леонтин, Вульфрин и их друзья ходили последнее время слегка хмурые и ментальному зондированию, точнее допросу не поддавались. Впрочем, настаивать на последнем было не совсем этичным, да и Деревья, скорее всего, знали или хотя бы чувствовали, в чём состоит проблема.

Стланик закрывал уже всё и вся – ещё более низкий и прочный, чем на поляне Сэлви, он выглядел скорее мхом, какой растёт на дикой влажной земле. Только его ещё надо было разглядеть за пёстроцветной игрой фауны: кустарники и травы возвышались над ним примерно так, как мрачные хвойные великаны над яркостью лиственных.

Звери, которые отселились от людей в самом начале мора и сумели – не без нашей помощи – выжить, вели дикий, хотя несколько более уравновешенный образ жизни. В том смысле, шутил Хельм, что кушали друг друга по нисходящей линии и строго по разнарядке. Одомашненные и прирученные особи благодаря «гормону человека» развивали мышление, более сходное с человеческим. Короче говоря, становились тунеядцами. Впрочем, и первые, и последние были склонны мигрировать к окраинам нового архипелага – и, кажется никто над этим не задумывался, кроме меня. Во всяком случае, того не показывал.

Из-за всех этих тревог я едва не пропустил самое для меня важное.

Мои биологические часы были запущены и начали отсчёт.

Сэлви забеременела.

Нет, это неточно. Скорее всего, как и у обычных сумрских женщин, её кораблик, наскучив одиночным плаванием в тёплых солоноватых водах, пришвартовался к родной пристани.

Когда раньше говорили, что беременность красит женщину, что тогда её женственность расцветает, – это было наглой ложью даже в том, что касается первых месяцев. Можно не считать пребывание в тягости расплатой за грех – но оттого оно вовсе не становится празднеством духа и плоти.

Однако во имя моей дочери ложь стала правдой.

Проказливый большеротый Пэк исчез бесследно, терпкость недозрелого плода сменилась медовой спелостью, аутичная замкнутость – умением владеть собой в любой обстановке. Ни перед кем эта юность не склонила бы глаз, если бы не знала, что так она более победоносна. Ум, несмотря на свою наполненность казавшийся нам полудетским, приобрёл кинжальную твёрдость и остроту. Было такое ощущение, что дары Шара и моих книг, которые питали её мысль извне, словно громоздкая энциклопедия, в единый миг стали неким живым существом, так же гибко и грациозно двигающимся внутри Сэлви, как сама она – вне своего Древа. Растущий живот её нисколько не портил – в этом не было никакого извращения, никакой саркастической насмешки природы.

И я почти не жалел, что решился заплатить самим собой за это воплощённое чудо.

И быстрее, чем я хотел и чем все мы рассчитывали, смутно предвидимые события обрушились на наши и особенно на мою голову клубком жутко перепутанных колючек, в котором не было видно ни конца, ни начала.

Однажды, вернувшись после ночи, заполненной до краёв некоей невнятной деятельностью (установка сверхмощных корабельных двигателей на солнечных батареях, переброска тюков с модифицированной джинсовой тканью), я застал у себя в доме целый триумвират властных женщин. Бет, Мария и моя Абсаль. Поскольку Хельм также выглянул из-за своей загородки, а Сэлви поднялась с подушек, разбросанных перед камином, я решил было, что речь шла о будущем разрешении от тягот.