Александр Житинский - Вчера, сегодня, позавчера...

Я задавала себе много вопросов, но по-прежнему ни с кем не хотела ничего обсуждать.

И как нарочно, он стал за мной ходить по пятам.

Это было необъяснимо. Чем больше он обращал на меня внимания, тем спокойнее я наблюдала за его попытками. И что хуже всего, у меня появилась к нему жалость. Раньше, когда он меня не замечал, я иногда просто его ненавидела. А сейчас я ненавидела себя, потому что не могла быть с ним искренней, а играть в любовь мне не хотелось.

Я стала его избегать так же, как раньше старалась быть рядом.

Все это происходило как-то странно. Мы с ним ни разу друг с другом не говорили. Я никак не могла предположить, что на расстоянии возможны такие перемены в чувствах.

По-моему, из-за меня он не поступил в институт. Во всяком случае, до меня потом дошли такие слухи. Все были поражены, что это на него так подействовало.

В конце концов мы с ним все-таки объяснились. Это произошло в сентябре, когда я начала учиться в десятом классе, а его вскоре должны были призвать в армию.

Он подкараулил меня у дверей школы и появился так внезапно, что я испугалась.

– Здравствуйте, я ваша тетя! – выпалил он и покраснел.

Он тоже был очень стеснительный и от смущения не знал, как себя вести. Поэтому он сначала пытался острить.

– Здравствуй, – сказала я. – Ты откуда?

– От верблюда, – сказал он лихо.

Я ему обрадовалась. Я не видела его все лето и знала, что он скоро идет в армию. Но с первых же слов я поняла, что он еще мальчик, а я уже повзрослела. Моя любовь к нему позволила мне повзрослеть, а он, виновник этой любви, вдруг оказался ни при чем. Я понимала, что это несправедливо.

– Все учишься? – спросил он.

– Учусь, – указала я.

– А я вот в армию иду… – сказал он тоскливо и, чтобы исправиться, пропел: – А для тебя, родная, есть почта полевая…

Он замолчал и пошел рядом.

– Пойдем в ЦПКиО, – предложил он.

– С портфелем? – сказала я.

– Занеси его домой… Ну, пожалуйста, занеси его и пойдем, слышишь?.. – быстро и как-то жалобно проговорил он. У меня даже горло сжалось от того, что я ничем не могла ему помочь.

В Парке культуры мы посетили все аттракционы и пили газированную воду. Я старалась быть веселой и видела, что он все больше расковывается и смелеет. Когда мы возвращались домой через Каменный остров, он взял меня под руку. Было темно и прохладно. Он прошел со мной несколько шагов, а потом снял с себя пиджак и накинул мне на плечи.

И как только он это сделал, что-то вернулось ко мне. Это был какой-то непривычный, незнакомый мне и мужской жест. В его широком пиджаке я почувствовала себя снова девочкой, которая краснела, когда он проходил мимо, а ночью писала в дневник мысли великих писателей.

Я не помню, как получилось, что мы стали целоваться. Помню только, что пиджак упал с моих плеч, но мы этого не заметили. Это была последняя вспышка с моей стороны. Вот так свеча догорает. Тлеет, ослабевает, а потом напоследок вспыхнет ярко и погаснет.

У подъезда я была уже спокойна и не позволила ему себя целовать.

– Ты меня будешь ждать? – спросил он.

И я не смогла ему соврать, но и сказать правду тоже не могла.

…Знаешь ли ты, как грустно живется метеоритам?.. Я не говорю о крупных метеоритах, возле которых вращаются мелкие осколки, скрашивая их одинокое существование. Я имею в виду маленькие метеориты, которых достаточно много. Эти метеориты вроде нас. Они вечно летят в диком космосе, не имея решительно никакой надежды на встречу с кем-либо. Несмотря на то что их огромное количество, они почему-то редко встречаются друг с другом или с крупными небесными телами. Я уверен, что они мечтают о такой встрече, проплывая бесконечное пустое пространство, похожее на паутину в темном углу комнаты. Метеориты самоотверженны и недальновидны. Такая встреча губительна для них, но зато она позволяет ярко вспыхнуть и стать на мгновение падающей звездой.

Увидев падающую звезду, нужно загадать желание.

Наши желания никогда не сбывались. Всегда существовала сила обстоятельств, а скорее даже лабиринт обстоятельств, в котором мы вынуждены были двигаться по закоулкам, вместо того чтобы пройти напрямик сквозь стены. Отыскивая друг друга, мы ходили по лабиринту, изредка оказываясь совсем рядом – через двойное стекло вагона, увозящего тебя или меня на исходную позицию, в дальний угол. Сегодня, простившись с тобой, я подумал, что мы сами искусно сплели этот лабиринт и поддерживаем его в целости и сохранности. Более того, за прошедшие шестнадцать лет мы детально изучили его схему и могли бы прийти друг к другу, не разрушая стен, с завязанными глазами. Но мы этого не делаем. Мы убеждаем себя, что лабиринт непроходим.

Короче говоря, мы стремимся друг к другу с той же настойчивостью, с какой делаем встречи невозможными. Причина?.. Мы боимся убить любовь.

Любовь плохо переносит длительное общение. Во всяком случае, она принимает иные формы. Любовь превращается в привязанность, уходя из одной области сердца в другую.

Представь себе сердце разделенным на две половины, в одной из которых помещается любовь, а в другой – привязанность. Любовь, возникая в одной половине, при благоприятных условиях стремится перейти в привязанность. Если там уже есть привязанность к другому, любовь либо вытесняет ее, либо уходит ни с чем. В любом случае она погибает. Вся штука в том, чтобы не создавать для любви благоприятных условий. Тогда она продлится долго, может быть всю жизнь. Мы всегда это чувствовали – особенно ты – и держали нашу любовь в черном теле, раз в восемь лет подбрасывая ей волшебные подарки в виде встреч, после которых были только письма.

Мы не давали ей нежиться и лениться, мы были строги…

Перед свадьбой, когда все уже было решено и даже родители смирились с этой мыслью, мы с Аликом сидели в читальном зале. Мы делали вид, что готовимся к экзаменам, но на самом деле мы разговаривали шепотом и прислушивались друг к другу.

Мы быстро научились прислушиваться друг к другу. Я даже думаю, что мы слишком рано стали друзьями. Мы не успели или не захотели пройти через все странности любви. Нас не бросало ни в жар, ни в холод, не было неясностей, измен, тоски и отчаянья. Нам было хорошо друг с другом. Может быть, поэтому потом были и тоска, и отчаянье, и холод, и жар. Но даже сейчас, после того как все произошло и неизвестно еще, что произойдет, я думаю, что наша любовь была благоприятной для брака.

Именно поэтому мы с ним вместе уже двенадцать лет. Конечно, я мечтала о браке без таких потрясений, но другого мужа я себе не представляю. Мне кажется, и он тоже не видит для себя другой жены.

Я выучилась прощать. Нет, наверное, я даже заслужила это право. Когда все безоблачно, прощать легко. А всякие пустяки, которые женщины так неохотно прощают, даже не заслуживают прощения, потому что это высокое чувство. Алик как-то сказал, что прощение – это великодушие побежденного. Надо почувствовать себя побежденной, чтобы понять, что такое прощение. Когда Алик увлекался другими женщинами, я ни разу не ощущала себя побежденной. Иногда я была равнодушна, иной раз злилась, но почувствовала себя поверженной, разбитой и уничтоженной только тогда, восемь лет назад.