Мазуччо Гвардато - Причуды любви: Сборник эротических рассказов

Такая жизнь в рабстве и лишениях продолжалась четыре года. Дома Корнелии не подворачивался ни один случай, чтобы утолить мучающую ее жажду; а потому она решила изыскать снаружи то, чего ей не хватало внутри. Но охрана была поставлена так, что ей было трудно осуществить свои намерения. Препятствия казались неодолимыми; встреча со студентом или городским сеньором, который мог бы оросить ее луг, была все более и более неосуществимой: и она решила взять поливальщика из деревни. Доктор владел имением в Сельвано, а именно деревней Павезан, где он держал управляющего, под чьим взором крестьяне занимались возделыванием земли. У одного поденщика был сын, двадцатисемилетний парень, высокорослый, с лицом свежим и приятным, с веселым характером; хотя и принадлежал он к крестьянскому сословию, но был вежлив, услужлив, приятен в обращении, а кроме того располагал силой и здоровьем. Он представлялся и наивным парнем, и шутом, был в меру умен и располагал запасом хитрости. Дважды в неделю он приходил из деревни в город с грузом яиц, масла, сыра, кур, фруктов. Его всегда хорошо принимали в доме: его шутки и проделки веселили прислугу, к тому же он не сидел сложа руки; он пилил, рубил дрова, таскал воду и выполнял другие хозяйственные поручения. Всегда быстрый и веселый, он ходил по дому, поднимался, спускался по лестницам, и его свободу никто не ограничивал. Доктор ценил его речи и жизнерадостность крестьянина, любил его, с удовольствием беседовал с ним вечерами после обеда, когда в доме не оставалось посторонних; его шутки веселили его, давали отдых после работы и дневных забот; к тому же это был единственный мужчина, которого он не опасался. Сеньора докторесса тоже не упускала возможности посплетничать с ним и обсудить деревенские новости. Его здоровье и приятный облик предопределили ее выбор. Он был так низок происхождением и стоял так низко на общественной лестнице, был малостью в этом мире и занимал в нем крохотное местечко — ходил в серых холщевых портах, подпоясывался поясом из козьей шкуры, башмаки его были подбиты железом, на голове сидела бесформенная шляпа — он как бы не отбрасывал тени, а значит с ним можно было завязать интрижку. Но как за это взяться? Именно это она и обдумывала. Ей так осточертело существование затворницы, что порой Корнелия даже готова была покончить счеты с жизнью, а потому ничто ее не удерживало от возможности воспользоваться случаем, если обстоятельства позволят это. Она отбросила всякие сомнения, когда через несколько дней крестьянин явился с первыми овощами и письмом для мессира Жана Ботичелло. Хозяина дома не было, а потому он предстал перед хозяйкой. Корнелия сидела с сыном и с печальной мечтательностью вышивала; ее лицо расцвело, когда она увидела селянина, и приветствовала его теплыми словами:

— Добро пожаловать, Антонелло! Каким попутным ветром тебя занесло к нам сегодня?

— Сеньора, — ответил он, — я принес вам цветы и фрукты, а для монсеньора вашего мужа письмо от мессира управляющего, касающееся, как он сказал, предписаний, переданных герцогским уполномоченным в Сельвано.

Корнелия вызвала слугу и отправила его с Антонелло во Дворец Правосудия, где выступал доктор; получив и прочтя письмо, он велел посланцу отправиться на кухню и отдохнуть в ожидании его возвращения.

Пока молодой крестьянин ходил во Дворец Правосудия, молодая женщина решила сей же день привести в исполнение свои проекты; она сказала себе, что охраняющие ее люди не обратят никакого внимания на беседу с крестьянином, поскольку не подозревают о намерениях и не могут даже себе вообразить такое. Когда тот вернулся с ответом, она велела принести обед в комнату, соседствовавшую с ее покоями, раздала слугам поручения, чтобы удалить их, оставив при себе лишь сына. Антонелло, которому пришлось идти большую часть ночи, набросился на пищу и вино. Сеньора докторесса, которую давно терзал совсем иной голод, нетерпеливо ждала мгновения, когда могла бы насытиться не менее изысканными блюдами; фамильярно завела легкомысленный разговор, чтобы расположить собеседника к храбрости. А после нескольких замечаний об урожаях и скоте, перешла к слухам и сплетням.

— А ты, — вдруг спросила она с улыбкой, — влюблен? В твоем возрасте у парней обычно рук на всех девиц не хватает.

— Ах, сеньора, — ответил крестьянин с хитрой улыбкой, — зачем вы теряете время, задавая такие вопросы!

— Разве мой вопрос не к месту? Почему ты смеешься?

— Клянусь святым Рустиком, покровителем селян! Наши молодки с тех пор, как господа из Павии и наши соседи из Карелли сунули нос в наши дела, стали ужасными гордячками! А как они презирают нас, простых селян и поденщиков! Не хотят нас видеть и слышать! Им нужны богатые воздыхатели, которые волокут им из города кружева для передников, шелковые чепцы, разноцветные ленты; сегодня одно, завтра другое. Без подарка в ручку они не проявят благосклонности; я же простой парень от сохи, что я могу им дать или принести из города! Я могу им предложить лишь то, что не осмеливаюсь назвать своим именем.

— Как же так? Парень такого сложения и не может найти сабо по ноге! Ты, наверно, не умеешь взяться за дело?

— Я вовсе не хуже других, — возразил Антонелло, устремив взгляд на Корнелию, которая и не собиралась опускать глаз. — Эти молодки не соглашаются поменяться со мной — я им, а они мне; каждая хочет побольше — четырех коров за пару быков.

Говоря эти слова, он смеялся и подмигивал.

— Скажи мне, селянин, — спросила дама тем же тоном, — если ты найдешь того, кто тебя одарит своим, что дашь ему в обмен? Кто из двух выиграет при обмене?

— Сеньора, не хвастаясь, скажу, со мной можно выиграть, а не проиграть. Конечно, та, что согласится на обмен, будет довольна, так довольна, что ей захочется возобновить торги; ибо я буду давать и давать. Я силен на подвиги, когда приступаю к делу; в деле я вынослив, привык возделывать поле, терпеть голод и жажду, но не спускать парусов.

Она, желая возбудить его и подтолкнуть к делу, с сарказмом перебила:

— Большой хвастун, неспешный бегун! На мой взгляд, ты уже истратил все силы. На что ты способен, хвастун?

Я истратил все силы? — возмущенно воскликнул Антонелло. — Истратил все силы! Вы никакой усталости и не заметите, если, простите меня, будете иметь дело со мной. Черт подери! Вы совсем не знаете меня и не можете предполагать, на что способен селянин, живущий под солнцем и дождем. Глядите, как я дышу и какие крепкие у меня ноги.

Он вскочил, как лев, и четыре или пять раз перекувыркнулся, каждый раз приземляясь на ноги. Мальчишка смеялся во весь голос и просил Антонелло повторить прыжки, чтобы развлечь мамочку. Антонелло был неутомим. Корнелия видела, что крестьянин смелеет и аплодировала; чтобы окончательно приручить его, она присоединила к речам жесты — трепала его волосы, щипала за нос, щелкала по лбу, похлопывала по плечу. Антонелло, вновь севший за стол, не терял ни крошки, ни капли.