Песах Амнуэль - Двадцать миллиардов лет спустя

— Папа, — сказал Сахнин, — если Вселенная, намного более разумная, чем мы, все же не сумела спастись… Если мир погиб двадцать миллиардов лет назад… Я не ошибся в числе? Если это так, то мы…

— Мы обязаны выжить. Мы слишком редкое явление природы. Как цветок на пепелище. Сейчас во всем мироздании нас только двое — мы и она.

— Она… Кто?

— Вселенная, — сказал отец…

…Машина миновала стоящие дугой, как паруса под ветром, дома Юго-Запада и вырвалась на шоссе. Сахнин смотрел в окно, ничего не замечая. День был тяжелым. Не осталось сил ни радоваться хорошему при такой болезни самочувствию отца, ни поражаться его идеям, которые казались такими далекими от его, Сахнина, волнений и так неожиданно с ними сомкнулись. Все в природе естественно. Разум тут ни при чем. Никто не виноват, что звезды взрываются, окончив жизненный путь. Не разум ответствен за взрывы в ядрах галактик. Разуму не по силам устроить вспышки на Солнце или даже сколько-нибудь крупное землетрясение. Отец неправ. События прошедшей пятницы куда как просто приписать иному разуму. Сложнее найти истинное объяснение.

У физиков есть уже кое-что на этот счет. Говорили на совещании. Многого Сахнин не понял, но главная аналогия была ясной и естественной.

Шаровая молния.

Тело двигалось к Земле из области внешних радиационных поясов, оттуда, где магнитное поле планеты захватывает и удерживает множество заряженных частиц, летящих из глубины космоса. В последние месяцы, сказали физики. Солнце очень активно, ив магнитосфере возникли мощные неустойчивости. Заряженных частиц в магнитном поле Земли стало намного больше, чем обычно, и они собрались в разреженный плазменный шар, который удерживали от распада магнитные силовые линии радиационного пояса.

Вдоль этих силовых линий шаровая молния начала падать на Землю. Именно потому и казалось, что тело меняет орбиту — ведь его движение зависело не от тяготения планеты, а от магнитных полей. Шаровая молния набирала энергию, эта энергия ее и разорвала. Так возникли тринадцать молний. Энергия их была такой большой, что молнии «выпали» из магнитной ловушки, начали падать свободно, как обычные баллистические снаряды. Если бы не существовало внутреннего радиационного пояса, шаровые молнии упали бы на Землю и здесь взорвались. Но их остановила новая магнитная ловушка. В плазме опять возникли неустойчивости, и пузыри распались, как это случается и с обычными шаровыми молниями во время летних гроз на Земле.

Какое прекрасное и могучее явление природы, сказали физики. Никем не предсказанное, но, в сущности, так ожидаемо очевидное. Магнитными полями нужно было разрушать этот рой шаровых молний, а не ядерными зарядами. Это

— на будущее…

Машина остановилась перед домом аэродромовских служб, и Сахнин поднялся в диспетчерскую. Стена, выходившая на летное поле, была стеклянной, и он задержался, глядя на красоту вечернего подмосковного пейзажа. На краю поля стояли березы, закатное солнце освещало листья грустными лучами, и казалось, что это не бетон отнял у леса его долю пространства, а, наоборот, березы уверенно наступают на посадочную полосу. У них было на это право. Это была их земля.

Двадцать миллиардов лет этому миру. Этой красоте. Когда жила и мыслила целая Вселенная разумных миров, когда все было иным, ему, Сахнину, непонятным, может быть, тогда и красота была немыслимо иной? И те, кто жил тогда, не оценили, не поняли красоты своего мира? Ее неповторимости?

«О чем это я? — подумал Сахнин. — Не жалеть же о прошлой красоте, которой, может, и не было никогда…»

В диспетчерской он спросил городской телефон. Набрал номер, назвал себя, попросил дежурного врача. Тишина длилась минуту, и вторую, и третью, и напряжение росло, будто Сахнин стоял перед экраном, и на него неслись плазменные пузыри, космические шаровые молнии, и мир опять висел на волоске.

— Вы слушаете? — голос женщины едва прорывался сквозь помехи. — Вы слушаете? Вы можете приехать? Степан Герасимович Сахнин только что скончался. Вы слушаете?

Мир взорвался…

…И возникли планеты. И на одной из них — жизнь. Настоящая жизнь! Такая слабая… Я волнуюсь, когда думаю об этом. Я умираю, а она набирается сил. Я хочу помочь ей. Но я бессильна. Стараюсь не думать о них, потому что знаю: когда я о них думаю, в их системе что-нибудь происходит. Вспышки на звезде. Магнитные бури. Взрывы вулканов. Потопы. Я думаю о них и чувствую, как шаровые молнии несутся к планете, и не могу остановить, не в силах…

Они живут. Развиваются. Они никогда не достигнут могущества, которое было у меня. Потому что они — моя часть, а я угасаю. Они не знают об этом и, надеюсь, не узнают. Для них мир огромен. Они, вероятно, думают, что смогут в нем — во мне — разобраться. Пусть пробуют. Это отточит их разум. И возможно, когда я угасну окончательно, они поймут мою сущность. Поймут мою жизнь и мою смерть.

Они уже достигли такого могущества, что в силах уничтожить себя. Свою планету. Я боюсь за них. Или за себя? Да. За себя. И за них. Это все равно.

Мучительно. Звезды взрываются все чаще. Чернота. Ее во мне все больше. Пройдет время, исчезнут последние звезды, угаснет свет галактик, остынет газ, во мне не останется ничего, кроме черных дыр, распавшихся планет, и все это будет разваливаться на атомы, и атомы перестанут излучать энергию и распадутся на частицы, но мысль моя угаснет раньше. Останется тело, мое мертвое тело. И только они, если не погубят себя сейчас, смогут что-нибудь сделать. Станут могучими настолько, что помогут мне не умереть окончательно.

Я для них — Вселенная. У них нет ничего, кроме меня. Они должны спасти меня… Сначала себя, потом — меня. Чернота… Где же свет?.. Да будет ли когда-нибудь свет?!