Альфредо Бонанно - На ножах со всем существующим

Со строгими моделями и уютными количественными играми вы остаётесь в рамках иллюзорного проекта революции, в границах капиталистического спектакля. Разрушая этику производства, вы напрямую вступаете в революционную реальность.

Трудно даже говорить о подобных вещах. Может быть, не имеет смысла разбирать их на страницах трактата. Редуцировать эти проблемы к полному и последнему анализу будет явным промахом. Гораздо лучше обсужать их в неформальной дискуссии, не чуждаясь магии словесной игры и дружеского спора.

Очевидное противоречие - говорить о радости серьёзно.

5.

Тяжелы летние ночи. Плохо спится в крошечных камерах. Это - Канун Гильотины.

Зо д'Акса

Эксплуатируемые тоже находят время на игру. Однако их игра безрадостна. Она - мрачный ритуал. Смерть, стерегущая свою минуту. Приостановка работы, дабы сбросить груз насилия, накопленный за время производства. В иллюзорном мире товаров игра - та же иллюзия. Мы воображаем, что играем, тогда как на самом деле наше занятие - монотонное повторение ролей, уготованных для нас капиталом.

Когда в нас просыпается сознание эксплуатации, первое, что мы испытываем - чувства обиды и мести, и последнее -радость. Освобождение видится как исправление ложного баланса, созданного злой волей капитала, но отнюдь не как становление мира игры, который разрушит мир работы.

Это - первая стадия атаки на боссов. Стадия мгновенного осознания. Нас поражают - и отвращают! - все эти цепи, хлысты, тюремные стены, половые и расовые барьеры, государственные границы. Всё это должно быть снесено. И мы вооружаемся и бьём по противнику заставляем его платить за содеянное.

В это время - в Ночь Гильотины - закладываются основания нового спектакля. Капитал напивается крови: сначала падают головы боссов, потом - головы революционеров.

Невозможно осуществить революцию на эшафоте. Плаха - гардеробная власти. Месть - ночной колпак Деспота. Всякий, кто помышляет о возмездии, нуждается в вожде. Вот он - вождь, ведущий к победе, восстанавливающий попранную справедливость. Кто вопиет о возмездии, мечтает получить во владение то, что было у него отнято. Вплоть до высшей абстракции -апроприации прибавочной стоимости.

Мир будущего должен стать миром, где все работают. Великолепно! Так нам навязывают новое отвратительное рабство, скрыться от которого смогут лишь те, кто будет всем этим управлять, то есть очередные боссы.

Тем не менее, старые боссы должны заплатить за свои несправедливости. Отлично! Революция братается с христианской этикой греха, судилища и воздаяния. С другой стороны, концепты «долга» и «платежа» - не иначе, как меркантильного происхождения.

Всё это - часть спектакля. Даже если пьеса не написана боссами, постановка рано или поздно окажется в их руках. Перераспределение ролей - обычное условие подобного рода зрелищ.

Быть может, в какой-то момент классовой битвы это даже необходимо - атаковать власть, вооружась орудиями мести и наказания. Иногда движение освобождения не располагает ничем иным. Тогда Час Гильотины неотвратим. Но революционеры должны помнить о том, насколько ограничено это оружие. Нельзя обманывать себя и других.

В параноидальных рамках рационализирующей машины - а это и есть капитализм - концепт революции возмездия легко становится частью спектакля, посколько он вписывается в логику производства. Процесс производства развернулся с благословения экономической науки, но в действительности он основывается на иллюзорной антропологии разделения труда. Возмездие -специализированная задача рабов революции в правильный момент переворота. Затем на сцену вновь выходят счастливые производители во всей их красе и мощи.

Нет никакой радости и наслаждения в работе, даже если она основывается на самоорганизации. Революция не может быть сведена к простой реорганизации работы. Это исключено.

Нет никакой радости в жертвоприношениях, смерти и возмездии. Также нет никакой радости в подсчитывании и расчитывании себя. Арифметика - отрицание радости.

Тот, кто желает жить, не производит смерть. Даже временное приятие гильотины ведёт к её институциализации. Но верно и другое: тот, кто любит жизнь, не обнимает своего угнетателя. Поступать так -означает, что ты против жизни и на стороне смерти, жертвоприношения и работы.

Века эксплуатации накопили на кладбище работы огромную груду смердящей мести. Вожаки революции восседают на этой груде без движения, без мысли. Они силятся извлечь из своей ветоши наибольшую выгоду. И если уж ждать следующей вспышки мстительной ярости, пусть она обрушится не только на старых, но и на новых боссов. Пусть осквернит все символы и флаги. Пусть испепелит все лозунги и анализы. Пусть уничтожит идеологию производства.

Рабочая этика убивает движение освобождения. Тот, кто верит в работу и мечтает о захвате средств производства, трепещет в ужасе перед слепотой разрушения. Старые боссы умели организовать производство, пустить в ход машину эксплуатации. Революционные боссы тоже полагают, что без организации нет освобождения. Производство должно сохраниться во что бы то ни стало.

Таким образом, рабочая этика - разновидность христианской этики самопожертвования, то есть этика боссов, регулярно устраивающих исторические бойни и одновременно благословляющих производство и производительность. Сплошное надувательство!

Пора осознать, что рабочая этика - это основание количественного революционного проекта. Аргументы против работы бессмысленны, если они исходят со стороны революционных организаций, подчинённых логике количественного роста.

Однако отмена рабочей этики и утверждение на её месте эстетики радости вовсе не означает конец жизни, как полагают некоторые взволнованные товарищи. На вопрос: «А что. мы будем есть?» следует просто ответить: «Да то, что мы произведём». Только производство уже не будет измерением, определяющим человека. Оно станет областью игры и радости. Можно производить что-либо отдельно от природы, а затем включить это в природу. Тогда производство нетрудно остановить в любой момент, когда нужно. Радость же станет бесконтрольной. Она будет новой силой, неведомой нынешним цивилизованным рабам. Радость - начало, способное бесконечно приумножить творческий импульс революции.

Не существует такой вещи, как освобождённый труд. Не существует и свободного от специализации синтетического (мануально-интеллектуального) труда. То, что есть - это разделение труда и продажа рабочей силы. Одним словом: капиталистическое производство. Революция же - это отрицание труда и утверждение игры. Любая попытка навязать идею работы, «справедливого труда», производства без эксплуатации, «самоуправления», «целостного процесса труда» - мистификация.