Глеб Корин - Радуга

- Мама, а яблоки мы сегодня будем собирать?

- Нет, зайцы. Нам и за завтрашний день управиться бы.

- А мы ребят из нашего клуба позовем, заодно и кое какие методики проверим – хорошо?

Зоричи-старшие переглянулись.

- Максим!

- Да, папа!

- Мы тут подумываем о развитии средств коммуникации. Нам нужны ваши соображения по этому поводу.

- Опять хотите телевидение и Интернет?

- Не спеши. Приходите в воскресенье в Центр Досуга всем вашим клубом. Будет «круглый стол». Поговорим обстоятельно.

- Мама, а завтра ребята собираются побеседовать с тобой. Мы по-прежнему хотим, чтобы ты снова начала преподавать музыку.

- Макся, это несерьезно! От былого профессионализма остались рожки и ножки, а профанацией я заниматься не стану.

- Мама, но ты же не слышала еще всей нашей аргументации!

Сергей опять переглянулся с Ольгой.

- С удовольствием послушаю!

- Мама, ты у нас – просто прелесть! – подала голос Леночка.

Стол действительно был круглым. И огромным. Чашки с чаем и домашнее печенье рядом с ребятами постарше остались нетронутыми. Зорич-младший же со сверстниками угощались совершенно безмятежно.

- А кто спорит о необходимости средств коммуникации? – говорил член детской инициативной группы, подросток лет пятнадцати. – И быстрый доступ к информации, и развлечения, – разве мы против? Надеюсь, в этом вы не видите пресловутой проблемы «отцов и детей»?

- Разумеется, нет. Основная проблема изложена представителем технического отдела, - кивнул в сторону Ганецкий.

-Хочу обратить внимание взрослых вот на какой аспект. Наш мир изначально был домом, ожидающим своего хозяина. Однако среди Спящих Сел мы не встретим Спящих Городов - любопытно, не правда ли?

- Вы хотите сказать - нам дают понять, что выбор технологического и урбанистического пути развития ведет в тупик?

- Но нам и не давали понять, что «назад к земле» - это путь к сияющим высотам. Разве этот мир сопротивляется тому, что вместо свечей мы пользуемся электричеством и постепенно развиваем промышленность? Сельский уклад, думается мне, предпочтительнее, когда человек нуждается в некой внутренней перезагрузке. И мы здесь ближе друг к другу. Сейчас люди развивают этот мир – или думают, что развивают – в соответствии с перенесенной сюда традицией. Что же изберут новые поколения, мы можем только гадать.

- Бесспорно, молодой человек. Пришедшие сюда и родившиеся здесь – это не просто отцы и дети. Это уже нечто большее. Разница восприятия неизбежна – поэтому мы и собрались здесь для диалога.

- Хочу привести пример сказанному, уважаемый Семен Ефремович. Я ознакомился с некоторыми образцами информации из вашего мира. Простите, из того мира. Вспоминаю сюжет, где семья лакомится супом из отвратительного бульонного кубика. На лицах – выражение блаженства, а глава семьи восхищенно говорит, какая замечательная хозяйка их мама. Мне известно, что многие люди там голодают и сейчас. Однако интерьер сюжета заставлял предположить известный достаток. Тогда совершенно непонятно, зачем они едят такую гадость? Или сцена, где молодая женщина принимает душ - она и нюхает, и ласкает кусок мыла так, как будто видит его впервые в жизни. Мне это представилось странным…

Послышались смешки взрослой части.

- Видите? – улыбнулся мальчишка. - Еще одна иллюстрация разницы восприятия. Наше поколение либо разучилось испытывать счастье при виде обыкновенного куска мыла, либо мы просто мыться привыкли.

Взрослая часть грохнула смехом в полный голос.

Зорич-младший шепотом спорил о чем-то со своим соседом, делая убедительные жесты зажатым в руке рогаликом. Собеседник его пожал плечами и поднял руку:

- А мы вот любим мультики. И фильмы хорошие…

Один из техников заулыбался и закивал головой:

- Я и сам по-прежнему люблю мультфильмы, мои юные друзья. И не стесняюсь в этом признаться. А в чем проблема-то?

- Раньше папа усаживал меня к телевизору, а сам в это время был где-то очень далеко от меня. Я больше не хочу так.

- Родители больше не усадят нас к телевизору, - сказал Максим убежденно, - теперь они нас любят!

Сергею стало больно от стыда.

- Но где же гарантия того, что мы не повторим былых ошибок? - опять спросил мальчик постарше.

Ганецкий наклонился вперед:

- Эта гарантия – вы сами.

***

- Все, это последняя, - сказал Читер, опуская в кузов картонную коробку с надписью «Dell».

– Теперь куда?

Вадим сделал пометку в блокноте и сунул его в карман:

- Борщаговка. Канцтовары и все такое. Юные художники особенно просили…

- Простите, можно вас на минутку? – перебил его негромкий голос сзади.

Вадим повернулся:

- Да, пожалуйста!

- Мы бы хотели поговорить с вами.

Человек средних лет в хорошем сером костюме мягко улыбнулся одними губами и указал рукой в направлении подъехавшей тут же черной «Ауди». Боковым зрением Вадим отметил появление слева и справа еще двух фигур. Он сунул руки в карманы короткой курточки. Фигуры напряглись. Вадим хмыкнул и пожал плечами:

- Машины только отправлю – и поговорим. Идет?

Человек в сером обернулся в сторону «Ауди». В машине опустилось тонированное стекло:

- Пусть едут.

- Читер! – позвал Вадим.

- Да, Лис! Домой?

- Нет, на Борщаговку. И дальше по списку – там еще четыре пункта. Держи! – он достал из заднего кармана джинсов блокнот и бесцеремонно перебросил его через головы «болванов», стараясь взять пониже. «Болваны» не шелохнулись. Вадим с деланным восхищением поцокал языком и спросил в темное нутро машины:

- А можно, я у окошка сяду?

- Мы знаем откуда вы, Вадим.

- Я знаю, что вы знаете. А еще вам не терпится разузнать абсолютно все о нашем мире.

- И вы нам расскажете? – полувопросительно-полуутвердительно сказал человек, представившийся Назаром Ивановичем.

- Вы не поверите, но совершенно запросто. Разумеется в пределах своих знаний и компетенции. А еще вы не поверите, что это вам не даст практически ничего. Задавайте вопросы. Да, простите, здесь можно курить?

- Прошу. Кофе хотите?.. Яна, кофе нам, пожалуйста!.. Может, начнете рассказывать сами? Так, как вам захочется.

- Помните у Шевченко:

«Садок вишневий коло хати,

Хрущі над вишнями гудуть…

Співають ідучи дівчата,

А матері вечерять ждуть…»

Это – наш мир. Туда уходят все, у кого больше нет сил жить здесь, в этой стране. Там у них больше никто, никогда и ничего не отнимет. Там живут в радости, а плачут только на похоронах. Любому, кому плохо здесь, открывается проход туда.