Игорь Удачин - Ковчег

— Однако заставил же я вас понервничать своим уходом, — заметил Занудин, вымученно улыбнувшись краешками губ. — Но уж и вы простите меня. Какие бы сказки вы мне сейчас не поведали, я уверен в одном ― вам от меня что-то нужно. Но что бы это ни было, знайте ― я унесу это с собой!

Дядюшка Ной вспыхнул.

— Ты до сих пор не догадался, что нам от тебя нужно?.. Ну так я расскажу тебе — ЧТО. Только не ерепенься — ты ведь хочешь это узнать!

Занудин не издал ни звука. Дело принимало скверный оборот, но он действительно чувствовал себя обязанным услышать теперь все, что ему скажут.

— По-прежнему не присядешь?

— Нет.

Старик потер руки, грозным взором окинул присутствующих и без предисловий начал свой рассказ.

Он родился 14 марта 1879-го года у подножия Швабских Альп, в старинном городе Ульм, еще хранившем в ту пору магические черты средневековья. Узкие, кривые улочки, дома с островерхими фронтонами. Огромный, господствующий над городом готический собор. Двенадцать фортов и башен, расположившихся вокруг. Дунай, равнины и холмы. Далеко видны хребты Тироля и Швейцарии, поля Баварии и Вюртемберга… Славные места.

Кто мог знать, что этот еврейский мальчик, до семи лет предпочитавший молчать, чуравшийся сверстников, вселявший родным небеспочвенные опасения, что он попросту умственно отсталый — спустя годы, благодаря колоссальной интуиции и развившемуся интеллекту, станет ученым, подкупившим одну из самых умопомрачительных тайн мироздания, соизволившую ему, первому и единственному представителю рода человеческого, открыться?! Никто этого знать не мог. Даже младшая сестра Майна превосходила молчаливого и замкнутого брата в сообразительности. Уж ей-то не доставались такие обидные эпитеты, как «туповатый» и «заторможенный». Разумеется, мальчик страдал. Но жизнь шла своим чередом. Со временем он развил в себе наблюдательность и смекалку, начал обзаводиться интересами. Увлекался религией, но недолго. Полюбил музыку и освоил игру на скрипке. А вскоре, к всеобщему удивлению, его привлекла наука. Поистине судьбоносный выбор…

И вот ведь забавно. Нормальный взрослый человек вообще не склонен задумываться над проблемами бытия, вопросами пространства-времени, что так пленили разум швабского отрока. По его (взрослого человека) понятиям, он уже думал обо всем этом когда-то в детстве. «Всерьез забивать себе голову свойствами временного континуума?! Перманентным развитием материи во вселенной?! Торсионными полями?! — округлят глаза девяносто девять, а то и сто человек из ста, поинтересуйся у них о чем-либо подобном. — В эти бирюльки мы, уж извините, не играем, других забот полон рот…» Однако наш герой интеллектуально развивался так медленно, что «пространство-время» по-прежнему занимало его мысли и в 16, и в 25, и в 76 лет, до каких посчастливилось ему дожить. Мощь гения, чуть ли не обязанная инфантильности, ей-богу!

Еще при жизни он стал знаменит, но мало кто догадывался, как снисходительно относился ученый к своим ранним, пусть и громким, открытиям. Неуклонная вера в простоту и понятность мироздания не позволяла останавливаться, ни на минуту глушить механизм мозга и отступать перед объектом своего главного поиска, суть которого он так никогда обнародовать и не решился.

Слава. Слава того редкого порядка, когда в погоне за ней ты чаще играешь роль дичи, нежели охотника. Путешествия. Яркие, длительные, многократные. Однако ни на секунду, колеся по миру, не прерывал он своей напряженной интеллектуальной деятельности. Все как прежде. Научные проблемы, требующие решения — которые на всю последующую жизнь стали для него источником надежд и разочарований, подчас трагических, — не ускользали от пристального внимания и размышлений. Затем были гонения, война, эмиграция. Покой мог только сниться. Молодость безвозвратно уходила, сил для работы оставалось все меньше и меньше.

Вторая половина жизни — период бесплодных математических мучений, погруженности в себя, одиночества. «Старый глупец, умалишенный», — говорили коллеги-физики, не способные проникнуть в глубины его научных изысканий. Но изоляция, в тисках которой он оказался, явилась воистину благословенной. В конце уединенного пути обязан был забрезжить свет.

«Мог ли Бог сотворить Мир таким, как подсказывает мне моя интуиция?» — задавался он вопросом (больше похожим на вызов — не правда ли?) и вновь погружался в мистику чисел. Он искал картину беспрецедентных Уравнений. Смысл их применения состоял в том, что в произвольно выбранной пространственной области и в произвольно выбранное время эфир готов поддаться такому высококонцентрированному сгущению, что любые мысли и образы, рожденные тут же, спонтанно или трафаретно, способны уплотниться до состояния земной материи, обрести объективную форму. Другими словами, в конкретно выбранной области механизм мироздания включается в работу с запредельной скоростью и строит буквально из всего, что попадается под руку. Еще в архаичной науке пространство рассматривалось как «наемная квартира» — оно не зависело от того, что в нем происходит. Природа не терпит пустоты, и любое духовное проявление стремится к своей материализации. Нужен лишь толчок! Волевой импульс! Наш ученый, конечно же, предвидел, что рано или поздно установит контролируемую связь с «новыми съемщиками», но, к сожалению, он сам не был морально готов к грядущему открытию. Да что там говорить ― все ученые таковы. Они как дети. Сначала ночи не спят, создают бомбу, способную расколоть Мир на миллиард кусочков — а потом очертя голову бросаются ратовать за мир, разоружение, права человека! Глупо, непоследовательно. Но это уже отступление…

Весной 1955-го года, в Принстоне, маленьком университетском городке, на финишной прямой его жизни, происходит то, что должно было произойти. Череда немыслимых по своей оригинальности математических построений, жестокий теоретический эксперимент — и Уравнения найдены! «Старый глупец» добился-таки своего. Однако теперь гениальный теоретик чудовищным образом напуган. Оказалось, формулам не требовалась опытная проверка — «Опыт» вступал в силу с момента написания Уравнений на бумаге. В рабочем кабинете творца начали происходить более чем странные вещи. Рассудок его, и в самом деле, оказался неподготовленным. ПРОСТРАНСТВО ДАЛО ТРЕЩИНУ… Человеческое «я» ученого спасовало.

Он сжег Уравнения в огне. Уравнения, которые искал всю свою жизнь… А спустя несколько недель умер, отказавшись от операции.

Человека этого звали Альбард Эйнштульн.

Воцарилась гнетущая тишина. Дядюшка Ной испытующе сверлил Занудина взглядом.