Марина Дяченко - Пандем

…Ким отлично помнил удивление, с которым отец сказал ему, вернувшись из роддома:

– Ты знаешь… Не братик и не сестричка.

– А кто?! – поразился семилетний Ким.

Отец со значением показал два пальца (как потом оказалось, он, почти не пьющий, в тот день опустошил объёмистую бутылку коньяка):

– Две… две сестрички. Вот это номер!..

Арина проснулась в полвосьмого; как только она села на кровати, как только огляделась, протирая глаза, как только Ким поймал её первый утренний взгляд – оказалось, что ей лучше. Ещё некоторое время он боялся ошибиться – но Арина поднялась, улыбаясь, свободная от страхов и полная энергии: что сделать, чего купить, а не затеять ли пирожки…

– Пандем.

Тёмный экран телевизора засветился сам по себе, проявился, как фотография в кювете; с экрана смотрел тот, кого назвали по имени, и столь эффектное его появление заставило Кима ощутить внезапную усталость.

На кухне Арина, напевая, позванивала посудой.

– Уйди, – одними губами попросил Ким.

Экран погас. Вместо Пандема Ким увидел своё отражение – искажённое, будто в кривом зеркале.

Арина вошла, вытирая руки маленьким оранжевым полотенцем:

– Я вот подумала… Мне к врачу на двенадцать, а потом я могла бы зайти в универмаг и купить девочкам подарки.

– Я сам, – быстро возразил Ким. – Никаких универмагов, лучше пройдись пешком от поликлиники. А если будет дождь, так и вообще никуда не ходи.

– Мне снилось, что ты с кем-то на кухне разговаривал, – помедлив, сказала Арина.

– Да? – спросил Ким так удивлённо, как мог.

– Крышку завинчивай, – Алина взяла с книжной полки незакрытую аптечную бутылочку. – Они же испаряются и воняют.

– Ага, – сказал Ким и отвёл глаза.

Только время, думал он, следуя от витрины к витрине, от отдела к отделу, от стойки к стойке. Я мыслю ясно, ориентируюсь уверенно, помню себя твёрдо; существуют две только вероятности, только две, все прочие – производные от них. Либо Пандем существует, либо, к сожалению, я серьёзно болен. Либо я болен, либо… Пандем существует, но он не тот, за кого себя выдаёт. Например, меня намеренно сводят с ума… ерунда. Меня вербуют куда-то… ещё большая ерунда. Меня снимают скрытой камерой, это новая телепрограмма… а вот это точно разновидность бреда. Только время и выдержка, чёрт возьми, у меня нет возможности проверить, мой ли мозг выстроил эту систему галлюцинаций. Если отмести с порога гипнотизёров, инопланетян, просвечивание лучами сквозь стенку – что останется? Останется двадцать девятое февраля, и если я бредил в тот день – значит, весь мир бредил…

В универмаге было людно. Ким бродил, как в джунглях, то и дело возвращаясь по собственным следам. Натыкался на людей, извинялся, когда натыкались на него; всё, что годилось в подарок сёстрам, было неподъемно по деньгам, а всё доступное в подарок не годилось.

– Извините, – сказал он в очередной раз, споткнувшись о чью-то ногу.

И поднял глаза.

Прохоров Виктор Антонович, учитель химии и биологии, ещё месяц назад смертник, а теперь круглощёкий и деловитый, стоял у прилавка канцтоваров, и рядом с ним имелась маленькая девочка в красном пальтишке.

Ким отпрянул.

Глаза Прохорова изменились – он узнал Кима.

– Здра-авствуйте, – сказал чуть нараспев. – Рад ви-идеть…

– Деда, – сказала девочка и нетерпеливо дёрнула Прохорова за рукав. – Я выберу синенький и вон тот жёлтый.

Ким стоял, не зная, что сказать.

…Специалисты, отлично знающие своё дело. Для них пациенты были номинальными людьми, телами, механизмами, записями в истории болезни, собранием анализов и диаграмм. Соотношение смертей и ремиссий зависело от везения да от профессионализма. «К этому нельзя привыкнуть», – когда-то говорил молодой ещё, начинающий Ким, и его коллега, хирург-золотые руки, щурил холодные внимательные глаза: «Можно. Надо».

– Я тоже рад вас видеть, – сказал Ким. – Я тоже… Извините.

И поспешил прочь. Малодушно сбежал.

«Пандем…»

«Да, Ким», – голос внутри головы.

«Ах, чёрт… Будь ты неладен…»

«Поверни налево в стеклянную дверь, там бутик, примерочная за жёлтой занавеской, возьми любой свитер, спрячься в примерочной, поговорим…»

Тяжёлая ткань закрылась, отрезая кабинку от пустынного отдела дорогой одежды. В высоком зеркале Ким увидел своё незнакомое лицо – бледное, с очень тонкими белыми губами; опустился на кожаный табурет, положил на колени синий, как небо, свитер – на три размера меньше, чем мог бы на себя натянуть.

…Мог ли он знать, что за дверью налево – этот самый бутик? Теоретически – да… Знал, да забыл…

«Ты нервничаешь. Ты начинаешь в меня верить. Твоё представление о мире плывёт».

Голос Пандема звучал внутри головы. Ким снова посмотрел на себя в зеркало; засмеялся – тихо, чтобы не смущать продавщиц. Боже мой, и это мужчина, хирург…

«Это нормальная человеческая реакция, Ким. Под слоем твоего страха и неверия имеется радость, естественное чувство при мысли о том, что кто-то должен был умереть – но живёт».

«Пандем…»

«Хочешь, помогу тебе выбрать подарки сёстрам?»

– Ты?! – спросил Ким слишком громко. Продавщица, шуршавшая полиэтиленом неподалёку от примерочной, подозрительно притихла.

«Ну конечно, я. Чему удивляться?»

Сестра Кима Александра вышла замуж в шестнадцать лет и школу заканчивала экстерном; по пятницам (и иногда по вторникам) замужняя Сашка ходила в школу вместо сестры Леры – в пятницу были сдвоенные уроки обожаемой Сашкиной литературы, а на вторник выпадала обычно сдача физкультурных нормативов. Ким знал, что «литераторша» прекрасно различала близнецов, зато «физкультурник» – нет.

Сашкин муж был старше её на год и после школы поступил в военное училище. Характер у него был чудовищный – в первые месяцы после Сашкиного замужества Киму неоднократно случалось драться с будущим офицером, разрывать с ним отношения навсегда и снова, стиснув зубы, мириться. Алекс (а имена у юных супругов были одинаковые) будто поставил себе целью делать всё наоборот и вопреки; отец его, преуспевающий адвокат, мостил сыну мягкую дорогу на юридический – тот с наслаждением ослушался и пошёл в казарму. Родители Кима переживали за дочь, родители Алекса приходили извиняться за сына, сама Александра готова была защищать мужа зубами и когтями (у Кима навсегда остался маленький шрам на мизинце – сестра в пылу полемики укусила). Так миновал нервный год; на втором курсе училища Алекс очень неудачно сломал ногу, был комиссован и до сих пор слегка прихрамывал.