Евгения Мелемина - Осколки под стеклом

— Дай присяду, — попросил Крис. — Устал. Из подвального полумрака выдвинулись его до костей опаленные руки с пальцами-веточками, нащупали тугой ворот, пробежались по ледяному от ужаса лицу.

Голова мотнулась в сторону, ноги заскребли по цементному полу, и одетое в пухлую куртку тело повалилось на бок. Раздался сдавленный писк.

— Надо же, — сказал Крис, садясь на корточки.

Ветхая, защитного цвета ткань лопнула и поползла вверх по его обнажившимся в серо-розовую замшу обожженным ногам.

— А я его искал.

В углу лежал памятник-пирамидка со свернутой набок звездой на верхушке.

— И имя здесь мое…

Истошный хриплый вой прокатился по подвалу.

— На место верни, друг, — попросил Крис. — А то бока… спина. Сам понимаешь.

— Господи, — шепотом сказал Игорек, когда Крис уже поднимался по пяти узким ступенькам обратно к свету. — Это ты?

Крис удивленно посмотрел через плечо.

— А наказать? — тем же шепотом спросил Игорек. В руках он теребил прозрачный фантик от леденца. — Наказать его надо?

— Не суди, — сказал Крис.

Такси он отпустил, ни о чем не заботясь. Игорек держался рядом, с любопытством рассматривая кварталы и улицы незнакомого города. Город просыпался — показалось первое скупое солнце, и кое-где уже подсохла земля. Голуби, похожие на газетные клочья, шумно опускались на парки и площади. Здесь их явно любили и подкармливали — птицы подходили к рукам, лишь настороженно косясь. Аллея славы с рядом вырубленных из камня лиц оканчивалась чашей неработающего фонтана. Рядом с фонтаном открылся первый киоск с ягодным лежалым мороженым и сухими, но горячими булочками с вложенной в прорезанную серединку сосиской.

Крис порылся по карманам, вынул несколько смятых бумажек и купил одну такую булочку. Потом, посмотрев на Игорька, вторую.

Тот взял булочки, поблагодарил и уселся на холодную изогнутую в спинке скамейку. Крис присел рядом, внимательно рассматривая прохожих и постепенно меняя свой облик. Подтянул волосы в короткий хвостик, заострил скулы, поджал губы и вскоре согрелся в короткой кожаной курточке.

Зазвенели троллейбусы.

Игорек аккуратно сложил на колене салфетку и огляделся в поисках урны. Крис показал рукой, Игорек встал и выбросил салфетку. Не вязалась его внешность с такими поступками, но что поделать — он сам не увязался со всеми правилами установленного распорядка, что уж тут говорить о салфетках…

— Ты умер… — подсказал Крис.

— Да, — согласился Игорек, и его голубые глаза потемнели. — Точнее, меня убили. Я хотел позвонить тебе и рассказать, как меня убили.

В первом классе Игорек сидел за партой, сложив руки перед собой, и с восхищением смотрел на учительницу сквозь стекла круглых очков. Он не бегал на переменах, не вырывал листы из тетради и никогда не забывал ручки и линейки.

— Я потом операцию выпросил, — пояснил Игорек. — А тогда не видел ни черта даже в этих очках. Буквы видел. А кого-то подальше — нет. Ну… и пинали меня за это. Ботаник.

В девятом классе Игорек вдруг обнаружил, что без очков его лицо приобретает милейший и привлекательный вид. Огромные голубые глаза без защиты толстых линз смотрели на мир с наивным удивлением тургеневской барышни. От очков удалось избавиться посредством лазерной операции, а сэкономленные за лето деньги пустить на покупку оранжевой рубашки и редкого пустынного оттенка камуфляжных штанов. В десятый класс Игорек пришел «новеньким». Старый класс слишком хорошо помнил неуклюжего очкарика, пришлось сменить обстановку.

— А я еще и умный, — сказал Игорек, с сожалением глядя на разрисованный рекламой бок киоска. — Я умнее всех их, вместе взятых и в пучок связанных. Не веришь?

— Пить хочешь? — догадался Крис.

Пришлось прервать разговор и купить умному экс-очкарику бутылку минералки.

Одиннадцатый класс не стал для Игорька тяжелой задачей. Все он схватывал на лету, соображал быстро, отличался аккуратностью и старательностью. Оценки держались на стабильно высоком уровне, дома мать обзванивала знакомых, хлопоча за поступление в запредельно дорогой университет, с третьего курса которого можно было легко махнуть на обучение в английский колледж.

В телефонной книжке набрались аккуратно пронумерованные женские имена в количестве пятидесяти штук. Игорек так и писал — Аня-1, Аня-2, Света-1, Даша-3. Учиться они ему не мешали, а самооценку, покалеченную в начальной школе, ежедневно водружали на новые высоты.

Игорек был счастлив.

— Ага, — мрачно сказал он, опуская глаза. — Стоит только подумать, что ты счастлив…

…как жизнь начинает тыкать мордой по грязным углам — как нашкодившего котенка. У нее было имя, не поддающееся нумерации. Найти вторую Стеллу Игорек не смог бы при всем желании — не было больше таких. Нежное имя она таскала на лице, как герцогиня — породистую кошку на руках. Немытые тусклые волосы убирала за остроконечные ушки, держала сигарету зубами, носила на шее клетчатый платок, но не переставала быть Стеллой — в выпуклых синих глазах горело по звезде, высокий лоб сиял.

Игорек попал в омут. Он выполнял всю известную ему программу — прогулки, романтика, цветы, разговоры, даже стихи.

Стелла молчала и только просила купить ей то шаурму, то беляш. Игорек сменил подход — пригласил ее на байкер-съезд, вытащил в поход на зеркальные озера, одарил билетами на концерт раз в десятилетие прикатившей в город группы.

На байкер-съезде Стелла доказала, что умеет пить, на озерах и концерте дело обстояло не лучше.

Игорек поклялся, что не позвонит этой девке больше ни разу. Позвонил на следующий день и пригласил к себе в гости. Его мама, мудрая великолепная мама, должна была посоветовать, что можно сделать с такой девчонкой.

Мудрая мама сказала — где ты ее откопал? И еще — чтобы я больше ее здесь не видела.

Игорек ушел в подполье. Стелла проявила сочувствие и познакомила его со своими друзьями. Среди них, обладателей лексикона в двадцать слов, Игорек снова превратился в того самого ботаника-первоклассника. Блестящее знание двух языков и набитый информацией мозг ему ничем помочь не могли. Это была не его среда и не его законы. Он не мог отличиться силой и жесткостью, не понимал половину шуток и откровенно скучал в окружении людей, подолгу решающих, что выгоднее — пять литров пива или две бутылки портвейна.

— Может, я и предвзят, — подумав, сказал Игорек. — Может, я слишком много о себе думал. Но мне показалось, что нечего ей с ними делать… это же серость, тупость и рвань. Они никогда меня ни во что не ставили, а я этого не заслуживал и был лучше, умнее, полезнее, чем они, в десять раз.