Владимир Шитик - Слушайте звезды!

— Ну да… Двое… Дубинками работали. — Он замолчал, невольно ожидая долгих расспросов и жалостливых соболезнований.

— Вот гады! — проникновенно сказал Петренко. Помолчал, потом добавил: — А у меня тоже как-то было такое. Железякой так съездили, что я потом два месяца в больнице провалялся. Операцию даже делали. Доктор-то старенький такой, говорил: «Смотри, Петренко, голову береги. Что случится, так враз на тот свет и отправишься». Вот так, парень! — Он гордо погладил пальцем бровь — ту, что опускалась над узким глазом. — Значит, берешь задачки? — спросил он снова.

Куликов бросил листки на стол. Он уже жалел о своей откровенности.

— Ты не думай, — совсем разошелся Петренко. — Я знаешь как здорово в школе учился. Один раз на эту, олимпиаду, ездил аж в другой город. Я и сам решить могу, если только мозгами хорошенько пошевелить…

«Правильно, — желчно подумал Куликов. — Так мне и надо! Нечего слюни перед всякими распускать… У него и без меня забот хватает».

— Ладно, — перебил он Петренко, — спать пора! Петренко послушно встал.

— Ну, я двинусь тогда, — сказал он, как-то сразу поникнув. Он опять стал похож на прежнего малоразговорчивого Петренко. Опустив плечи, он отправился в свою яму под трамваем.

Парк уже опустел. Верхние лампы погасли одна за другой, и теперь только над столом с телевизором и видеомагнитофоном оставался тусклый свет. «Посмотреть, что ли, видео?» — вяло подумал Куликов. Но без сканнера просмотр потерял теперь для него привлекательность. Куликов со вздохом взял со стола листки, принесенные Петренко. «Вот еще не было печали!» — подумал он с досадой. — Решать теперь какие-то задачи! Что ж делать? Придется, коли обещал». Скрепя сердце он попробовал первую и решил почти мгновенно. Это ему понравилось. Он принялся за другую и тоже без труда ее одолел. На четвертой или пятой он увлекся и ушел с головой в какие-то трубы, треугольники, велосипеды и паровозы. Особенно доняла его одна задачка, которая заупрямилась и не сдавалась ни в какую. Он вспомнил вдруг: ведь точно, именно над этой задачей он бился однажды, много лет назад, на городской олимпиаде школьников, наседал на нее изо всех сил, а она так и не поддалась. Воспоминание подстегнуло его. «Врешь! — думал он с веселой злостью. — Я тебя сейчас!..»

Тут он почувствовал, что уже не один на своем едва освещенном пятачке. Он повернул голову. Позади кресла стоял Парс и заглядывал ему через плечо. Куликов посмотрел на часы: четверть третьего.

— Я уже давно здесь, — спокойно подтвердил его мысль Парс. — Ты очень увлекся.

Своими чертами, холодными и безжизненными, Парс напоминал Куликову преподавателя, что читал в институте курс гражданской обороны. Тот был контужен на войне, и с тех пор его лицо навсегда осталось неподвижным. Даже ядерный взрыв, который он расписывал с такой любовью, вывесив целую галерею плакатов во всю стену, был бы, казалось, не в состоянии вдохнуть в него жизнь.

— Принес ленту? — спросил Парс. Куликов сунул листки в ящик стола.

— Я много лент принес, — ответил он. — «Знал бы ты, — подумал он, — чего мне стоят эти ленты!» Но искать сочувствия у Парса было еще более глупо, чем жаловаться Петренко.

— Ту, что во второй вечер смотрели. Где пустыня и корабль.

— А-а, — догадался Куликов, — «Белое солнце пустыни»? Принес. Свеженькую. И та есть, где ты конец подпортил.

— Ставь оригинал, — сказал Парс. — Сначала. Куликов послушно вставил кассету, уступил Парсу кресло, а сам уселся на табурет. В прошлую встречу Парс неожиданно вспомнил про этот фильм и заявил, что он ему понравился. А Куликов тут же сообразил: может получиться замечательная пародия, если поработать над ней основательно. И толкнуть ее можно будет подороже.

Парс в кресле походил на спящего: неподвижное лицо, ровное дыхание, закрытые глаза. Куликов смотрел в телевизор, нетерпеливо ожидая момента, когда Парс приступит к действию, и заранее восторгаясь. То ему казалось, что в фильме что-то уже начинает меняться — этого движения как будто бы не было — и он напрягался, всматриваясь в экран. То он вдруг понимал: нет, все идет по-старому. Прошел час. Куликов стал нервничать, но тронуть Парса не решался. Еще четверть часа. Куликову не сиделось на месте. Наконец фильм кончился, так и не изменившись. Куликов опять взглянул на часы. Теперь он ощущал одну только досаду: столько времени даром пропало!

Парс пошевелился в кресле.

— Что, никак сканнер отказал? — ехидно спросил Куликов.

Парс как будто не заметил иронии в вопросе.

— Хороший фильм, — сказал он. — Жаль такой портить.

— Так у вас там, оказывается, хорошие фильмы щадить принято? — не унимался Куликов.

— Нет, у нас этого не принято, — спокойно проговорил Парс, но Куликову показалось, что тень какой-то человеческой мысли прошла по его безжизненному лицу.

— Я дарю тебе его, — усмехнувшись, сказал Куликов. — Забирай и смотри, сколько влезет.

Парс покачал головой.

— Знаешь, что такое запрещенные переходы? Я могу взять с собой назад только то, что принес сюда.

Но Куликов не мог далее скрывать свою досаду.

— Эх, столько времени! Я тут бегаю, кассеты достаю, во всякие гадости влезать приходится… Ты думаешь, это просто — кассеты достать? Своей шкурой расплачиваюсь!

Ему стало вдруг до того жаль себя, что он совершенно позабыл о Николае и о деньгах, которые от Николая получил. Взахлеб, пересыпая рассказ негодующими восклицаниями, он выложил Парсу про вчерашнее. Неподвижное лицо Парса не выразило ровным счетом ничего.

— Хорошо вам там со сканнером! Одно развлечение! — распалясь, закончил Куликов. А попробуйте-ка по-настоящему в деле оказаться!

Парс молчал. Замолчал и Куликов. Было слышно, как снаружи ревет ветер, налетая на стены трамвайного депо.

— Ну что ж, — сказал наконец Парс. — Я, пожалуй, могу тебе помочь. — В его протянутой ладони оказался вдруг небольшой металлический цилиндр.

— Недавно я сделал открытие. Я бился над ним много месяцев, над этим цилиндром. Это новый прибор, который я создал на основе сканнера. Я еще не знаю, как я его назову. Пусть пока будет просто Прибор.

Куликов сразу успокоился и теперь зачарованно слушал Парса, не отрывая глаз от поблескивающего цилиндра.

— Раньше с помощью сканнера можно было проникать в человека, заснятого на ленте. Ты сам уже понял, что это значит: ты способен испытывать те чувства, которые испытал бы, случись в действительности подобное тому, что происходит на ленте. И еще ты можешь передавать на ленту свои боевые ментальные навыки. Этот прибор состоит из приемника и передатчика. Если ты зажмешь в ладони приемник, то для меня ты станешь словно человек на пленке. Я немедленно получу возможность передавать тебе все мои навыки в менбиа. В этом и заключается суть открытия: то, что я умею лишь ментально, ты способен будешь проделывать в действительности, в реальности, а не на ленте. Однако взаимодействие не захватывает чувств — здесь главное отличие прибора от сканнера. Ты остаешься абсолютно свободным, а я — я могу и не вспоминать о тебе, заниматься чем угодно на Земле или там, у себя. Просто ты автоматически получаешь все мое умение. Возьми, это приемник.