Николай Романецкий - Обречённый на любовь

Калинов пожал плечами, понимающе улыбнулся.

— Давайте еще какой-нибудь дэй-дрим, — предложила Аля.

— Нет, Алла, — сказал Клод. — Больше мне не хочется. Сегодня не стоит… Пойдем, Зяблик, поваляемся на пляже.

Группа рассыпалась. Кто-то потянулся вслед за Клодом и Игорем, кто-то разлегся на травке в тени деревьев. Флоренс Салливан, пристально посмотрев на Калинова и немного удивив его таким взглядом, побежала на пляж.

— Ты остаешься? — спросила Алла Виту. — А я пойду, позагораю с ребятами.

И она умчалась к озеру, на ходу сдергивая с себя сарафан. Калинов с удовольствием проводил глазами хорошенькую фигурку. Вита фыркнула.

— Что? — Калинов повернулся к ней.

— Самая красивая девушка у нас, — сказала Вита, глядя вслед удаляющейся Алле. — Хороша, правда? И богата… Ты где живешь?

— В Питере.

— В Санкт-Петербурге? В России?

— Да.

— И я тоже… Вообще-то в Мире мы не встречаемся. Но с тобой… — Она умолкла и отвернулась.

— В мире? — спросил Калинов. — В каком мире?

— В Мире. С большой буквы… Так мы называем настоящую жизнь. Землю…

Калинов снял с себя куртку и бросил на траву. Лег. Вита без церемоний пристроилась рядом.

— В настоящей жизни… — проговорил Калинов. — А что же тогда здесь?

— Здесь? Здесь придуманная. Клод называет это Дримленд.

— А кто ее придумал?

— Не знаю… Наверное, мы все. Вместе… А почему ты все спрашиваешь?

— Потому что мне интересно.

— Странно, — сказала Вита. — Обычно те, кто сюда приходят, кое-что уже знают… Кто дал тебе номер?

Калинов внутренне сжался. Соврать что-то надо. Например, заявить, что номер дал Фараон.

— Никто, — сказал он. — Я подсмотрел.

— Правду сказал. — Вита облегченно вздохнула.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Я чувствую, когда человек лжет. У нас тут не лгут.

— Совсем?

— Да. Даже те, кто в Мире лжет, тут не лгут. А если лгут, то больше у нас не появляются.

— Почему?

— Не знаю, — сказала Вита. — Не появляются — и все!

— Тогда я не буду лгать, — сказал Калинов. — Мне здесь нравится.

— А что именно тебе нравится?

— Ты.

Развлекаться изволишь, старый козел, сказал себе Калинов. Тоже мне, Пан! Только перед тобой не Сиринга, свирелью дело не закончится…[3] Однако жалеть о сказанных словах ему совершенно не хотелось.

— Дурак! — Вита отвернулась, и Калинов понял, что сказанное им ей очень приятно. — Давай сбежим, — предложила она.

— Давай… Только Зяблик нас все равно отыщет.

— Не отыщет. Я ему сказала, что больше не люблю его.

Вот же чертенок, подумал Калинов. Как у нее все просто! Хочу — люблю, хочу — не люблю… Эх, быть бы помоложе!

— Не смотри на меня так, — попросила Вита.

— Как?

— Как старый дедушка… Который все видел и все знает. — Она прикрыла ему глаза теплой ладошкой. — Побежали?

Калинов поморгал, и Вита отдернула руку.

— Щекотно, — пояснила она.

Ау, молодость, снова подумал Калинов. А как было бы хорошо! Она бы, скажем, попала в беду. А я бы ее спас!.. Как в старинных романах.

Но развлекаться больше не хотелось. Хотелось серьезного и «ароматного».

Сбежали они сразу, едва Калинову возжелалось серьезного.

Мир пропал. Распахнулось вдруг изумрудное небо, запылали на нем два бледно-фиолетовых, призрачных солнца.

Калинов и Вита летели под солнцами, взявшись за руки. Далеко внизу ласково шевелился чернильный океан. Оба они знали, что лишь отсюда он кажется ласковым и ленивым, а там, внизу, волны достигают в высоту сотни метров. Да если еще учесть, что это не совсем вода. А точнее, совсем не вода…

Калинов содрогнулся: не отказали бы двигатели.

И тут же рука Виты куда-то исчезла. Он повернул голову и увидел, как девушка, с трудом удерживая равновесие, заскользила вниз. Крылья на ее спине безвольно трепетали в потоках воздуха, и Калинов понял, что сейчас произойдет. Он притормозил и бросился вниз, чтобы уравнять скорости и подхватить уже падающую Виту. Это ему удалось с первой же попытки, словно он всю свою жизнь только и делал, что занимался спасением погибающих в чужих небесах. Правой рукой он подхватил Виту за тонкую талию, а левой стал снимать с ее спины ранец и обвисшие крылья. Это тоже удалось, и он хотел было уже закричать от восторга, как вдруг понял, что его крыльям двоих не удержать. Вита принялась отдирать его руку от своей талии, но он подтянул девчонку к себе и вцепился пальцами в пояс.

Хорошо, что пояс узкий, подумал он. Не оторвет, сил у нее не хватит… Но как же мне теперь одной рукой умудриться снять с себя и надеть на нее крылья?

И тогда Вита повернула голову, и он увидел ее прищуренные глаза, равнодушные и чужие.

— Не надо, — сказала она зло. — Ерунда все это.

Калинов растерялся и чуть было не разжал пальцы.

А вокруг уже не было ни зеленого неба, ни фиолетовых солнц. Был серый теплый вечер. С далеких прерий остро пахло незнакомыми травами. Сзади доносилась разухабистая музыка. Там, у салуна, они оставили своих лошадей и шли теперь по узкой улице, протянувшейся между двумя рядами безжизненных нахмурившихся домов. Ноги, обутые в мокасины, мягко ступали по непривычно ровному камню. К ночи должен был пойти дождь, и это было хорошо, потому что в дождь уйти от погони ничего не стоит.

Калинов пробежал взглядом по окнам. Все окна были темны и молчаливы, только в одном, на противоположной стороне улицы, чуть-чуть дернулась цветастая занавеска. А может быть, ему просто показалось. До дома Нуартье оставалось еще метров двести. И тридцать минут до начала мертвого часа, когда по городу разрешается передвигаться только бледнолицым. Идти приходилось медленно, потому что «зажигалки» Вита спрятала под юбкой, и они ей очень мешали. А дело надо было сделать не мешкая, ибо завтра должна была вернуться семья Нуартье — жена и пятеро ребятишек. Уж они-то ни в чем не виноваты.

Послышались шаги патрульных. Патруль топал к салуну, чтобы зарядиться очередной порцией виски.

— Что-то они сегодня рано, — сказал Калинов.

— Целуй меня, — прошептала Вита.

Он втиснул ее в угол между домами. Острая боль пронзила ногу. «Зажигалки», вспомнил Калинов, но делать что-либо было уже поздно: патруль находился совсем рядом. Вита обняла Калинова за шею, и он прижал ее всем телом к стене. Жаркое дыхание девушки обожгло ему губы, глаза ее широко раскрылись, он увидел в их глубине желание и страх. Сердце колотилось так громко, что, казалось, этот грохот должны услышать все жители города. И тогда Калинов вытащил из кармана стилет и спрятал в рукав. Была еще, правда, маленькая надежда на то, что патруль слишком торопится в салун.