Александр Тюрин - Последний подвиг капитана Рождественского

— Ладно, утопил бы ты этот БДК. Однако сам говорил про орды кривозащитников и стада демобщественности — они ж все оборонные объекты позахватывали, а линии связи остались бы в любом случае под контролем натовцев.

— Нет, ты не въезжаешь… С этого БДК высадились основные персонажи — «морские котики» и прочие «свинки». Они-то и выбивали вояк и эфэсбэшников, тех, которые остались верными присяге и не продались. Пока у нас были люди, была и надежда, но людей не стало. Командира нашего 125-го отдельного дивизиона испытательных кораблей убили вместе с женой в подъезде дома, вернее, отрезали им головы очень такой тоненькой и остренькой ниточкой-мономолекулой. — Рождественский опрокинул себе в рот остатки коньяка, прямо из бутылки, наверное, чтобы залить неприятные воспоминания. — Без котиков кривозащитникам не захватить было б Петербург. Я в теме.

— И я. Двадцать второго июня ровно в четыре часа сепаратисты-ингерманландцы взяли под контроль городскую администрацию, провозгласили независимость от «деспотической России» и запросили военной помощи у «мирового сообщества». Их быстренько признали законным правительством, так что «котики» были только на подхвате.

— Это для козлов оно было законное, а для нормальных русаков — кодла воров и самозванцев. Но Мокрецкий, и в самом деле, сразу ему присягнул. Тут уж совсем ясно, что он — предатель, и у нас на базе, самоорганизацией так сказать, был создан своего рода партизанский отряд. Мы бы вернули город. Собственно и драли вначале успешно этих «котиков» и лупили натовский спецназ. Однако с их БДК вышла броня, вертушки прилетели, пшеки и прибалты быстро свои воинские подразделения перебросили. У нас против их техники — ничего, и на одного нашего бойца у них десять оккупантов. И кривозащитники на нас пальцами показывают — ахтунг, партизанен. В итоге почти все наши полегли, мне легкое прострелили, хорошо, что земляки не бросили, а Елена Дмитриевна меня в больницу привезла… Помнишь, Лен, как ты меня с того света вытащила?

— А может и не вытащила, может, вы там остались, — неожиданно по-черному пошутила Елена Дмитриевна. — И сейчас нам в роли зомби мозги компостируете.

— Нет уж, вытащила, только неизвестно, хорошо ли это. Мне со своим «прошлым», братан, ох как хреново жить. Это тебе не книжульку говенную сочинить, а в прямую погубить родину бездействием.

— Саша, один в поле не воин, я тебе точно не говорю.

— Эх, Елена Дмитриевна, утешь меня как нибудь, — попросил со смирением Рождественский и снова схватил гитару, только уже не за струны взялся, а стал барабанить по корпусу. — Кости мои белые, сердце мое смелое коршуны да вороны по степи разнесут… Нет, не так, степь у предков была; а у моремана, вроде меня, должна быть мокрая могила… Утихло море через девять суток, остатки шхуны принесло в Бостон, а рядом с кругом с надписью «Медуза» безмолвным трупом плавал старый Джон…

Женщина натужно улыбнулась. Она делала это редко и имело на то веские основания — у нее явно не хватало пары-тройки зубов. И волосы были выбелены перекисью водорода, как у пожилой буфетчицы. Я фиксировался на этих недостатках, чтобы предотвратить ненужное — с каждой минутой она нравилась мне всё больше и больше. Но ей явно по вкусу был Саша, а я вызывал у нее, если не отторжение, то какую-то жалость пополам с презрением… как будто она чего-то обо мне знала, помимо того, что я тут в компании рассказал… И меня не отпускало ощущение, что где-то её уже видел. Может, по телеку? Вдруг, она из этих самых кривозащитниц, которые вражью силу в город запустили. Это ж не важно, что она секретаршей на военной базе работала. Даша Миша Бессен тоже раньше возглавлял государственные радио, телестудии, информагенства, журналы и газеты и звался Михаилом Андреевичем. Помнится, имелась такая активистка Ленка Дырократка, которая в голом виде захватывала почту-телеграф-телефон, а сама была дочкой министра экономического блока… А если спросить нашу даму об том напрямую?

— Знаете, я все-таки пойду, наверное, — почувствовав мое вопросительное настроение, Елена Дмитриевна встала, подошла почему-то ко мне, посмотрела в упор — а взгляд у нее такой, что и при отсутствующие зубы забудешь — и вышла из комнаты. Рождественский, виновато хихикнув, выскочил за ней. Потом я слышал обрывки их разговора в коридоре — естественно он уговаривал, но звуки этой беседы были заглушены во-всю-стену-телевизором. Потом я стал слышать звуки вроде бы поцелуев, потом хлопнула дверь, не наружняя, а ведущая во вторую комнату. Больше я Сашу не видел.

Я втянул из бутылки последние драгоценные капли армянского коньяка и стал ронять голову — меня словно втягивал ярко-синий прибой окна. Качало и укачивало, тянуло и уносило в жидкую синь.

Только она оказалась совсем не теплой и даже не голубой. Несмотря на гидрокостюм, я чувствовал промозглую глубину, впрочем недолго — адреналин, что ли, меня разогрел. Я плыл в серой воде вдоль кирпичной стенки. Линзопроекторы проецировали изображение «дополненной реальности» на сетчатку глаза. Правильно или не правильно я составил схему, выяснится сейчас. Я нырнул и двумя метрами ниже, в тяжелой мути воды, разглядел вывод сливной трубы — ага, на правильном месте. Вынырнул, набрал воздуха — главная жуть еще впереди.

Погружаюсь быстро, благодаря сумочонке с инструментами, но акваланга у меня нет, да с ним и не протиснуться в такой узости. Сливная труба идет под наклоном тридцать градусов вверх вплоть до уровня речной поверхности, но только с той стороны стены. Если там забито мусором или что не так, то уже большой вопрос — выберусь ли я задним ходом назад? Но кое-что я, конечно, предусмотрел — например, мягкую пластиковую бутылку, в которой ничего нет, кроме воздуха.

Еще толчок ногами, схватился за вывод трубы — теперь внутрь, включил фонарик. И даже с ним за полметра ничего не видать. Ясно только, что навстречу плывет какое-то дерьмо.

Могу ли я еще терпеть или вдохнуть из бутылки? Уже звенит в голове, но лучше терпеть. И в самом деле ненадолго стало лучше, второе дыхание или точнее второе бездыхание пришло. Какая длинная эта труба, и время в ней течет очень вязко, медленно. А это что? Дверь? Нет, скорее, ржавые остатки прежних фильтров — сюда еще не дотянулись мастера евродизайна. Я всосал воздух из бутылки и пошел напролом, ломая изъеденный коррозией металл. Продрался, теперь вверх — секундой позже голова уперлась в люк. Кранты. Я едва не заорал от ужаса — пули не боюсь, а узкой мокрой смерти боюсь. Вовремя осознал — непосредственно под люком имеется воздушный «карман». А теперь попробуем отжать люк головой, не подведите шейные позвонки и межпозвоночные диски — они изрядно потертые, также как и я в целом.