Сергей Герасимов - Карнавал

– Ой, а где мой апельсин? – вскрикнула девушка.

– Был твой, а стал мой, – ответила тень.

– Ненадушки! – сказала девушка. – Я его сама на базаре купила!

«Бабу я буду обыскивать, понял?» – сказала одна тень.

«Еще чего! – возмутилась другая. – Ты же в прошлый раз обыскивал».

«А ты что, против?»

«Против, но я так не думаю», – загадочно ответила другая тень.

«Это хорошо, – сказала первая, – старшим нужно уступать, особенно старшим по званию. Я ее обыщу, а потом и тебе дам пообыскивать, пойдет?»

«Пойдет», – сказала вторая тень.

Одноклеточная не очень расстроилась из-за берета, все равно он был нелюбимым. Ее занимала мысль о непередаваемой странности жизнь. И еще она поняла, что в блокноте будущего Тамерлана были не стихи, а имена, чтобы не перепутать. От этого ей было немного грустно. Но грустно ей было всегда.

Дойдя до конца китайской стены, она не обратила внимания на свой берет, лежащий в луже. Она переправилась через полу­затопленную трамвайную колею и пошла к недалекому дому.

«Задержаны двое на углу Двенадцатой Стрит и Третьей Авеню, – передавала по радии тень, – у задержанных ничего не обнаружено. Переданный им предмет успели выбросить».

«Хитрецы», – сказала рация.

«Так что, отпускать?» – спросила тень.

«Отпускайте, – сказала рация, – ищите то, что они выбросили».

«Есть!» – сказала тень.

Две другие тени в это время шли по весеннему саду и обсуждали, как им поделить апельсин.

«Я возьму весь», – сказала старшая по званию.

«Так нечестно, ты в прошлый раз весь взял», – ответила младшая.

«Ну я же тебе дал ее обыскать».

«А я хочу апельсин, хоть немножечко. Я давно не ел апельсинов».

«Не дам», – сказала старшая.

«Хорошо, – согласилась младшая, – может, хоть шкурки дашь?»

«А зачем тебе шкурки?»

«Чтобы моль травить. Развелась – покою нету».

«Хорошо, дам тебе шкурки», – согласилась старшая по званию.

Одноклеточная подошла к дому, с опаской выглядывая соседских детей. Соседских детей поблизости не было. Она облегченно вздохнула; ей стало совсем не страшно. Где-то высоко хрустко оторвалась сосулька. Одноклеточная посмотрела вверх, на несущуюся огромную массу и отступила на шаг. Сосулька грохнулась на асфальт, взорвалась фонтаном осколков. Одноклеточная прикрыла лицо рукавом, потом стряхнула с одежды куски льда. Как хорошо, что детей нет сегодня, радостно подумала она и вошла в дом.

Она поднялась в мусорном ободранном лифте, в лифте кошмарном, как очередной сон Веры Павловны, вышла, подошла к двери.

Дверь была не заперта.

«Это я забыла запереть», – неуверенно приободрила она сама себя.

Она потянула дверь.

– Кто здесь? – она почувствовала, что кто-то есть.

– Это я, – ответил голос.

– Кто – я? – спросила Одноклеточная.

– Ты что, Инфузория, меня не ждала? – спросил Мучитель.

– Не ждала.

Она вошла. Это был всего лишь Мучитель.

– Правда, не ждала?

– Правда.

– Понятно, я так давно не заходил, – оправдался Мучитель, – но ты же надеялась, что я приду?

– Надеялась, – сказала Одноклеточная.

– А зря надеялась, – сказал Мучитель, – я бы к тебе никогда не зашел, если бы не дело. Зачем ты мне нужна? А где у тебя свет?

Одноклеточная включила свет и заперла дверь.

Мучитель осмотрелся.

– Где у тебя выпить? – спросил он и посмотрел на холодильник.

Одноклеточная покачала головой.

– Что, не здесь, а где?

– Нету, – сказала Одноклеточная.

– Ты даешь, Инфузория, – огорчился Мучитель, – не надо пить самой, надо гостей ждать.

Он включил телевизор.

«Нас спасет только всеобщее единение и согласие», – сказал телевизор и, мигнув, расправил голубой огонек.

«А как вы это представляете?» – спросил журналист.

«А моя программа направлена на всеобщее единение и согласие».

Мучитель выключил телевизор.

– Так я у тебя по делу, – сказал он.

– А меня сегодня допрашивали, – ответила Одноклеточная.

– Что ты им сказала?

– Ничего не сказал.

– Врешь.

– Правда, ничего.

– Смотри, если врешь, то я тебя найду. Я бы тебя и сейчас, но ты пока нужна. А вообще мы свидетелей не оставляем, так что готовься.

– Спасибо, – сказала Одноклеточная.

– У меня дело важное, – сказала Мучитель, – ты работаешь с крысами, да?

– Да?

– И с таким знаменитым врачом, который им головы режет, да?

– Да.

– Тогда передай ему, что мы заплатим зелеными. Запомнила?

– И все?

– Пока хватит. Не угостишь?

– Нет, не угощу, – сказала Одноклеточная.

Когда Мучитель ушел, она попробовала включить телевизор, но там, вопреки программе, передавали одно и то же, но разными словами. Она посмотрела немного и выключила. Сосульки над окном не было и окно казалось осиротевшим. Она выключила свет и подошла к окну.

Внизу под провалом Второй Авеню, синели яркие лампы. Добрый идиот стоял на своем обычном месте. У тротуаров блестели лужи. Откуда-то снизу вырвалась машина и, вильнув, прилипла к тротуарному бортику, выбрызгала лужу на идиота. Улицы специально делают так, чтобы удобнее было брызгаться, подумала Одноклеточная.

Машина была знакомая.

Машина повернула, вернулась и на предельной скорости промчалась под окнами. Потом стала выписывать круги и восьмерки – ширина Второй Авеню позволяла. Из окна машины торчали две босые ноги. Ноги раскачивались в такт неслышимой музыке.

Конечно, это он, подумала Одноклеточная.

Человек, неспособный спасти человека, может поупражняться в спасении человечества. На этом поприще ему обеспечен если не успех, то хотя бы слава.

Совещания в лечебнице № 213 созывались каждое утро, каждую неделю и каждый месяц. Были еще квартальные и годовые совещания, но о них мало кто помнил – так невидимы высокие деревья за мелкой, но густой порослью молодого леса. Четырнадцатого марта проводилось месячное совещание, по обмену передовым опытом. Так как в самой лечебнице процент излечений постоянно падал, а спонтанная заболеваемость росла и уже перехлестывала за этот процент, то для обмена опытом было решено пригласить людей со стороны.

Одноклеточная пришла за двадцать минут до начала, чтобы занять одну из задних скамеек, которые пользовались особой популярностью. Она надеялась, что рядом никто не сядет, но ошиблась: доктор Лист выбрал место слева от нее. Она понадеялась, что это случайность, но снова ошиблась.

Заезжие ораторы были из тех, кто упражняется в спасении человечества.

Первым выступал странного вида старик с кондовой таежной фамилией Порфирьев. Фамилия, правда, могла оказаться изысканно-монархической, но Одноклеточная сразу отбросила такую мысль.