Дмитрий Сергеев - Погребенные

— Что вы с ним сделали!?

— Мы-до-п-ра-шив-али-пре-сту-п-ни-ка-при-ме-ня-я-до-зво-лен-ные мето-ды…

— Больше вы не будете применять никаких методов, — сказал я, направляя излучатель альфапистолета на робота.

Я сознавал, что веду себя, как актер в старинной мелодраме. Нужно было просто надавить на спуск: все равно робот не оценит моего сарказма.

Следователь воспользовался заминкой и, по-видимому, нажал под столом потайную кнопку — в штреке завыла сирена, послышался быстрый топот. Судя по звукам, на подмогу бежали несколько десятков роботов. Нужно было спешить обезвредить сначала этих, что находились в одной комнате с нами.

— Гелий, стой! — смятенный Ингин голос удержал мой палец на спуске. — Он — человек!

Натренированным движением робот выбил из моей руки альфапистолет. Двое других напали на меня сзади.

В это время очнулся Бриг. Я увидел его ироническую улыбку — похоже он ухмылялся над самим собою.

— Мы ошиблись, — сказал он. — Они — люди. Альфапистолет вновь очутился в руках следователя. Нам с Ингою скрутили руки.

— Ди-вер-сан-ты, — произнес следователь, яростно перекривив лицо.

В одно мгновение с моего мундира сорвали все нашивки. Там, где они не отпарывались, их оторвали вместе с сукном. То же проделали с Ингиным мундиром. Мы лишились всех атрибутов, которые совсем недавно давали нам власть.

На этот раз нас рассадили в одиночные казематы. У меня появилось время поразмыслить. Я все еще не хотел верить, что это люди. Не столько меня смущало, откуда они взялись здесь под землею, сколько их странные манеры и поведение. Я допускал еще, что роботам могла быть задана столь бессмысленная программа, но как можно было до такой степени оболванить людей, превратить их в механических истуканов, не укладывалось в уме.

На время я позабыл о существовании подлинного мира, того мира, который остался наверху, и поразился, когда услышал частую перестрелку. Выстрелы гулко разносились в рудничном штреке.

Стрельба затихла. Дверь камеры распахнулась настежь. Три автоматных ствол а взяли меня на прицел. Одного из своих спасителей я узнал: это был инженер из нашего института. Я был одет в старинную форму и при скудном освещении вполне мог сойти за одного из солдат подземелья. Дурацкая мысль возникла у меня: я решил притвориться — выструнился истуканом, притопнул ногою и сделал окаменелый взгляд. Мистификация удалась. Прогремел выстрел. Я ощутил мгновенный укол в грудь — и тут же потерял сознание.

Вначале возвратился слух. Слышу рубленый лающий говор, не сразу соображаю, что это. Потом мгновенно вспоминаю случившееся. Где я? Нежели все еще в подземелье? Во всяком случае, говорит один из тех. Кто-он: автомат или человек?

Хоть я находился в плену меньше суток, однако смысл произносимых слов улавливаю без труда, словно он говорит вовсе не по складам и не путает ударений. Вот что значит привычка.

— Одержана крупная победа. Мы завладели тюрьмой. Будем ждать инструкций, что делать дальше. Основное теперь — дисциплина, беспрекословное повиновение старшим. Ни на минуту не забывать о бдительности, среди нас могут оказаться вражеские лазутчики. Не исключено предательство. Под подозрением находятся все. Каждый из вас наблюдает за всеми, все наблюдают за ним. Любая попытка вступить в разговор с тюремщиками наказывается смертью. Приговор приводить в исполнение без промедлений, это обязан сделать любой, кто заметит что-либо подозрительное.

Осторожно приоткрываю глаза. Так и есть: я нахожусь в больничной палате. Ни о каких тюрьмах сейчас никто и не знает. Смутно припоминаю из истории средневековья: тюрьма — это, кажется, место заточения. Вот чертовщина: на больничных окнах и впрямь решетки. Видимо, их приварили недавно и сделали это наспех. Из-за них вид на горы обезображен — даже смотреть не хочется. В палате, кроме моей койки, стоят еще три. Видимо, их внесли недавно: подобного наплыва пациентов в больнице не ожидали, больше половины мест обычно пустовало. А сейчас, судя по тому, что нас четверо, больница переполнена.

Один я лежу в постели, остальные — на ногах. Двое стоят навытяжку, третий важно прохаживается перед ними и разглагольствует. Все трое в одинаковых больничных пижамах, похожих на спортивные костюмы слаломистов. Ощупываю себя — на мне точно такой же наряд.

— Враг рассчитывал застать нас врасплох — его расчеты не оправдались, Война не кончена — она только начинается. То, что мы в тюрьме — это остроумный тактический ход командования. Легче и проще всего тюрьмою завладеть изнутри. На нас надеются, от нас ждут подвига. Мы не обманем ожиданий.

Нет, все-таки и Инга, и Бриг ошиблись. Внешнее сходство ввело их в заблуждение. Бессмысленная логичность в суждениях робота, наряженного в больничную пижаму, под силу только автомату. Человек не может рассуждать так…

Я не успел додумать до конца — дверь в палату отворилась рывком. Робот, который только что наставлял двоих подчиненных, выструнился и закатил глаза.

— Почему не выходите в коридор? — взревел вошедший. — Команду не слышали? А это еще что за лежебока, — увидел он меня. — Поднять!

Я глазом не успел моргнуть, как трое дюжих молодцов сорвали с меня одеяло и поставили на ноги.

— Всем в строй, — скомандовал старший. На мое счастье, они и сами еще не вполне очухались после снотворного, многие были вялыми, команду выполняли не слаженно. Так что в строю не я один выделялся плохою выправкой. Окрики раздавались постоянно:

— Выше ногу! Тюлень неповоротливый.

— Уши развесил. Не солдат, а тюфяк!.. Ну и досталось мне. Унтеры не щадили ни своего голоса, ни кулаков, поддавая тумаки направо и налево. Я попал в одно из отделений. Нас гоняли по больничному коридору строем часа два, не меньше. Старался я изо всех сил. Если они заподозрят кто я, мне не сдобровать. Как на грех, никто из обслуживающего персонала больницы не появляется.

Под конец нас согнали в общий строй и заставили скандировать:

— Мы победили! Мы победили! Мы победили!

Все же двухчасовая муштра не прошла для меня напрасно: я выструнивался, выпучивая глаза, и выкрикивал заклинание не хуже других. Никто не заподозрил меня.

Затем появились сестры. Завтрак развозили по палатам на тележках. Когда дошла очередь до нашей, я постарался быть ближе к сестре. Нужно негромко, так чтобы услышала только она, сказать, кто я. Я видел настороженные и внимательные взгляды своих соседей по палате. Ясно было, что они кинутся на меня, стоит мне открыть рот. Я сделал вид, будто у меня зачесалась переносица, прикрыл рот ладошкой.