Сергей Козлов - Репетиция Апокалипсиса

Всё просто: Суд будет, но Судия милостив, ибо имя его Любовь…

И с нашей бедной растерзанной Родиной так же. Оптинский старец Анатолий предупреждал: «Будет шторм. И русский корабль будет разбит, но ведь и на щепках и обломках люди спасаются. И всё же не все погибнут. Надо молиться, надо всем каяться и молиться горячо. И что после шторма бывает? После шторма бывает штиль. Но уж корабля того нет, разбит, погибло всё! Не так — явлено будет великое чудо Божие, да… И все щепки и обломки, волею Божией и силой Его, соберутся и соединятся, и воссоздастся корабль в своей красе и пойдёт своим путём, Богом предназначенным. Так это и будет явное всем чудо».

И последний Оптинский старец Нектарий вторил: «Если в России сохранится хоть немного верных православных, Бог её помилует. А у нас такие праведники есть». — «Над человечеством нависло предчувствие социальных катастроф, — записала Надежда Павлович его слова. — Все это чувствуют инстинктом, как муравьи. Но верные могут не бояться: их оградит Благодать. В последнее время с верными будет то же, что с апостолами перед Успением Божией Матери: каждый верный, где бы ни служил, будет перенесён в одно место…» И ещё старец говорил: «В последние времена мир будет опоясан железом и бумагой». Под железом я грешный склонен был понимать оружие. А вот под бумагой? Так и напрашивались чиновники со всей их бумажной волокитой. Мир, в котором ты без бумажки никто. Невиданное и сводящее с ума крючкотворство. Такое законотворчество, что в глиняных табличках Хаммурапи, не зная клинописи, разобраться проще. Там уж не до Закона Божия….

А может, эта бумага — это доллары, которых печатали до введения чипов всё больше и больше, и они были уже не деньгами, а просто бумагой?..

Как-то я наткнулся на записи монаха Антония Савваита, который нашёл в монастыре Саввы Освящённого древние греческие книги. Настолько древние, что и о русском народе они тогда знать не могли. Они писали о трёх избранных народах, несущих Слово Божие: евреях до Распятия, греках, до падения Византии, и русских, до падения в них веры. И предсказано там и падение царской короны, и гражданская война, и рассеяние русских по миру, подобно древним иудеям… Сам же Антоний подытожил все эти пророчества: «Предстоит Один и ПОСЛЕДНИЙ расцвет Православия, на сей раз ВО ВСЁМ МИРЕ, во главе с РОССИЕЙ. Произойдёт он после страшной войны, в которой погибнет не то 1/2, не то 2/3 человечества и которая будет остановлена ГОЛОСОМ с неба: И проповедано будет сие ЕВАНГЕЛИЕ по всей вселенной!»

А ещё предупреждал подвижник Глинской пустыни прозорливый старец Порфирий: «Со временем падёт вера в России. Блеск земной славы ослепит разум, слово истины будет в поношении, но за веру восстанут из народа неизвестные миру и восстановят попранное». И я смотрю на брошенное рядом тело Никонова и думаю, что у меня есть ответ тем, кто не верит пророкам в отечестве своём. Потому что: восстанут из народа неизвестные миру и восстановят попранное…

Лежу и умирающим своим мозгом думаю: чего это меня Джалиб не пришёл напоследок потревожить? Испугался даже: помянул не ко времени нечистого… Ан нет. Только мы с Никоновым… Видать, не дают ему пульки во мне меня потревожить. Он бы, может, и пришёл поторговаться: мол, жизнь тебе гарантирую и прочие земные радости, да я уж давно умер. Кладбищем меня не испугать. Тихо там и спокойно.

Вот только не встали упокоенные. Значит, не всё ещё? Что же это было? Время с пространством сломались? Репетиция? Сколько таких репетиций было в истории? Из скольких человечество сделало вывод — как тот, что сделали жители Ниневии во главе с царём своим?

Даже додумать не успею…

А записать?

И глядя на моё зазнайство поддатое, читатель скажет: да кто ты такой, пьянь кладбищенская, чтобы нас уму-разуму учить и пророкам вторить?

Всё правильно. Я — Макар, который даже телят никуда не гонял. Я не пророчествовал… куда мне грешному… Я так, про обратный отсчёт напомнил. Тик-так. Тик-так. Тик-так… И всё тише, потому что сердцу уже не хватает крови.

«Настанет время, когда люди будут безумствовать, а кто не безумствует, тому будут говорить: ты безумствуешь, потому что ты не похож на нас», — кто из старцев или святых это сказал?

Тик-так. Нью-Йорк — Содом… Тик-так. Лос Анжелес, хоть и анжелес — Гоморра… Не помню, они ещё стоят? Или первый затоплен, а второй после землетрясения провалился в тартар? А Москва?

Туман остался от России

Да грай вороний от Москвы.

Ещё покамест мы — живые,

Но мы последние, увы.

Ниневия была помилована… Это опыт.

Эх, дотянуться бы до фляжки в кармане, глотнуть огненной воды, взбодрить иссякающий ручеёк. Да Господь не велел…

Елена выходит из моря и поднимается по той самой лестнице ко мне. Я сижу и жду её. Красота-то какая! Миг — и мы сольёмся…

Что это? Мытарства уже? К чему страсть была — то и держит?

Тик-так. Тик-так. Через раз.

Что-то я важное забыл… Главное… исповедоваться!!!

Тик…»

Глава ноль

1

— Ксюша, смотри! Их войска переходят русло пересохшего Евфрата! Съёмки с вертолёта! Огромная армия, столько техники! Да брось ты своё белье! Развесишь потом! Тут решается судьба человечества. Если у нас полночь, сколько времени там? Вечер? Да иди же скорее… Единственная возможность увидеть то, что происходит за тысячи километров, а ты погрязла в быту! Ксюша?! Алёну подыми, пусть тоже посмотрит. Они обещали сбросить на эту массу техники и людей несколько атомных бомб. Вдруг бросят! — сердце пронзает дикая боль.

Никонов вдруг понимает, что это уже было. Точно было! Эффект ложной памяти бывает со всяким. Но так ярко! Так точно! Вздохнуть трудно, сердце будто нанизали на раскалённый шомпол. Что было дальше?

— Русло пересохшего Евфрата… Нельзя два раза войти в одну и ту же воду…

Все где-то рядом. Совсем рядом. Надо только поймать эту ускользающую мысль. Эти тающие в памяти образы.

Ксюша? Алёна? Шатаясь, едва переставляя ноги, он выходит на лоджию.

— Да что стряслось? — Ксения неторопливо развешивала белье, оглянулась и встревожилась. — Олег, что с тобой? — Уронила на пол наволочку.

— Мотор, — Никонов гладил ладонью левую часть груди, — будто лом раскалённый воткнули. Ксюш, что-то важное, что-то страшное должно произойти…

Ксения подошла к нему, положила свою ладонь на его ладонь, внимательно посмотрела в его глаза.

— Олежек, может, скорую? Ты бледный…

— Скорую?.. Времени уже нет, — всё пытался поймать что-то в памяти Никонов. — Ничего, не помрём. Не такое бывало. Алёна?! — вдруг всполошился и бросился в спальню дочери.

Алёна лежала уже в кровати и смотрела те же новости, что и отец. Раньше она никогда новостями не интересовалась. На лице её была тревога.