Нил Шустерман - Междуглушь

Девица однако не походила на представительницу многочисленной и разнообразной братии всевозможных придурков и бродяг, наводняющую все вокзалы мира. Она была хорошо одета — фактически, слишком хорошо: изумрудно-зелёное атласное платье отличалось элегантностью и явно стоило массу денег. Правда, её роскошные рыжие волосы были в некотором беспорядке, но тем не менее девица не говорила сама с собой и не занималась ничем из ряда вон выходящим — если не считать того, что она уже несколько часов торчала на станции, а это, как ни крути, само по себе подозрительно.

Девушка просто бросалась в глаза. Её блестящее нарядное платье составляло резкий контраст с серой и непритязательной обстановкой станции и всё утро притягивало к себе взоры молодого охранника. Наконец, он решился и приблизился к девушке. Она была так же прекрасна вблизи, как и издали… если не принимать во внимание несколько нездоровый цвет кожи вокруг одного глаза. Девушка, кажется, побывала в переделке.

— С вами всё в порядке, мисс? — спросил охранник. — Вам не нужна помощь?

— Нет, — с готовностью отозвалась она. — Я просто жду друга.

— Следующий поезд придёт только через шесть часов. К тому же из-за этого моста в Мемфисе все поезда направляются в объезд, так что и этот наверняка опоздает. Может, вы бы пошли домой, а потом вернётесь, попозже?

— Мой друг может приехать и не на поезде.

— А… ну да…

Парень смешался, оставил непонятную девицу в покое и уговорил второго охранника не задерживать её за подозрительное поведение в общественном месте. Ему пришло на ум, что незнакомка довольно точно подходит под описание молодой женщины, которую власти хотели бы допросить в связи с подрывом моста, но это точно не она, этого просто быть не может. Эта девушка, такая юная, такая невинная и чистая, не могла быть замешана в столь ужасном деле.

Пробило полдень, а она по-прежнему сидела на скамейке, правда, начала заметно волноваться. Молодой охранник вдруг осознал, что она ничего не ела. Да что там — у неё не было ни сумочки, ни, похоже, кошелька, поэтому он купил в кафе большой бутерброд и принёс ей.

— За счёт заведения, — сказал он.

— О, благодарю вас!

— Вы уверены, что вам не нужна помощь? — снова поинтересовался он. — Мы могли бы, например, позвонить вашему другу.

— Боюсь, у него нет телефона.

Совершенно очевидно, что у неё телефона тоже не было.

Она ела бутерброд медленно — не ела, а вкушала с грацией, невиданной в наше время фаст-фуда, когда всё проглатывается на ходу. Если она всё ещё будет здесь, когда закончится его смена, он, наверно, отважится пригласить её на обед — хотя бы ради того, чтобы опять полюбоваться на то, как красиво она ест.

День клонился к вечеру, девушка тревожилась всё сильнее. Она вела себя так беспокойно, что старший охранник скрестил на груди руки и провозгласил: «Ну, что я говорил?» Но молодой опять упросил его не трогать девушку.

— Присмотри за ней, — бросил старший, уходя со смены.

Часа в четыре пополудни девушка принялась мерить шагами перрон. Она становилась всё нетерпеливее и пристально вглядывалась в каждого, кто слишком долго задерживался на станции. Охранник начал испытывать к ней жалость.

— Это ты? — спросила девушка у мужчины, который стоял и читал газету.

— Прошу извинить, я думала, вы кто-то другой, — сказала она работнику, ремонтировавшему киоск-автомат. — Вы, случайно, не кто-то другой?

Пожалуй, старший охранник был прав — с девушкой явно творилось неладное. К тому же молодой страж порядка заметил и ещё кое-что, ясно говорящее о том же. Её платье. Оно было прекрасно, оно было изящно, и сзади на нём болталась этикетка.

Мэри Хайтауэр провела в живом мире неделю, и за это время он показал ей своё безжалостное лицо во всей красе. Несмотря на всю свою гибкость и приспособляемость, Мэри несколько раз попала в ситуации, к которым не была готова. Дело не только в том, что её образ мышления и поведения больше соответствовал временам, когда мир был добрее. Просто Мэри позабыла о бесконечных неудобствах, связанных с живым человеческим телом.

Первое: голод и жажда. Мэри несколько раз в течение первых дней едва не падала в голодный обморок. Постоянная потребность в пище — как же это неприятно! Мысль о краже любого рода претила Мэри, поэтому она возложила надежды на человеческое участие. Представьте себе её отчаяние, когда она обнаружила, насколько неохотно люди делятся своей пищей, даже когда их вежливо просишь! В конце концов Мэри была принуждена питаться объедками, оставшимися на тарелках, но и тогда бессердечные официанты гоняли её, как бездомную собаку.

Само тело, его функции тоже выводили Мэри из себя. Правда, она быстро сообразила, что игнорировать их — не выход. К тому же это тело так ужасно воняет! В Междумире от Мэри еле заметно веяло ароматами сирени и полевых цветов — именно так пахли луга вокруг неё в тот день, когда она умерла. А вот её живое тело благоухало отнюдь не фиалками! Так что зелёное бархатное платье, которое она носила уже больше ста лет, за какие-то несколько дней истрепалось, запачкалось и приобрело такой запашок, что люди стали сторониться Мэри.

За ту неделю, что она провела в пути на запад, ей попалось несколько мужчин — с виду весьма обходительных и готовых прийти на помощь — как тот, например, что купил для неё это чудесное новое платье. Однако, как выяснилось, они вовсе не были джентльменами. Совсем наоборот — когда она не ответила на их чувства, они все показали себя с очень даже неприглядной стороны.

«Что ж, — думала Мэри, — во всяком случае, я сохранила своё достоинство, и к тому же у меня теперь новое платье».

Вечером накануне своего прихода в Литтл-Рок она искупалась в городском фонтане, кое-как смыв с себя присущую живым вонь, и расчесала волосы найденной в сточной канаве щёткой.

«Мы встретимся через неделю, — вот что прошептал ей на ухо Милос тогда, в Грейсленде. — Ровно через неделю жди меня на станции Литтл-Рок».

Вот она и старалась — какие бы горести ни выпали на её долю в эти ужасные семь дней, ради Милоса она должна выглядеть как можно лучше.

Мэри понимала, что Милос придёт к ней в чужом теле, так что она его не узнает, пока он сам себя не обнаружит. Значит, остаётся только ждать. Вот она и ждала. Ждала всё утро, потом весь день до вечера. Но на закате, когда так ничего и не случилось, Мэри уже не находила себе места. А если Милос вообще не придёт? А вдруг он передумал? Неужели она навсегда теперь останется в этом страшном мире живых?! И теперь кошмар её первой недели здесь растянется на целую жизнь? Она содрогнулась при мысли о том, как старится, разрушается её тело… Какой грех она совершила, чтобы заслужить такую невыносимую кару?!