Иван Наумов - Обмен заложниками

— Не обессудь, голубчик, расскажи гостю еще раз все, что мне излагал. Антон Андреич у нас как раз в этой отрасли спец, ксенолог, без него нам твой вопрос не решить.

Я присел на краешек комендантского трофейного дивана. Пропорхнувшая мимо Марта наколдовала чаю и конфет на журнальном столике. Парень придвинулся, хлебнул кипятка, обжегся и отодвинулся снова.

— Я хочу жениться, — вдруг выпалил он.

Я уже хотел вступить в беседу, но комендант предупреждающе поднял палец.

— Меня зовут Ростислав, — сказал парень. — Родители в степи, на комбинате, а я тут обосновался. После плена. Охочусь, рыбачу. У меня заимка за Бугорками, прямо на берегу залива.

Мы с комендантом выжидающе молчали. Ростислав вздохнул и продолжил — словно на ступеньку поднялся:

— Я давно уже встречаюсь… Почти два года. Мы там познакомились, пока я в плену жил. Теперь я вернулся, а она… Я поэтому к родителям и не поехал. У меня заимка прямо на берегу.

Я забыл, как дышать.

— Молодой человек хочет сказать, — помог парню комендант, — что собирается жениться на шнехе. Они хотят жить вместе на нашей стороне залива.

Ростислав поморщился. Мне тоже не нравилось слово «шнеха», грубое и неопрятное.

— Своих детей у нас, как вы понимаете, не будет… — он совсем замялся, выбирая и вымеряя правильные слова — будто шестом тыкал в болото под ногами. — А после войны и у нас, и у них полно сирот осталось. Вот мы и подумали…

Моя природная бесцеремонность напомнила о своем существовании.

— А как же вы… — видя, как вспыхнули малиновым уши юноши еще до того, как прозвучал вопрос, я все-таки успел свернуть в сторону, — думаете решить лингвистическую проблему?

— Так нет же никакой проблемы, — удивился и расслабился он. — Отец с детьми говорит на одном языке, мать на другом. Между собой они — как получится. Шнехам тяжело губные звуки даются, так что лучше с детства тренироваться.

— Интересно, крайне интересно, — подытожил Георгий Петрович. — Ты, голубчик, иди, ясно нам все.

Ростислав вскочил, сразу оказавшись выше коменданта на полторы головы.

— Я тогда… ждать буду? — пытаясь поймать то мой, то комендантский взгляд, юноша бочком, бочком вышел из кабинета.

— Ну, что скажешь? — по лицу Георгия Петровича я не смог прочесть ровным счетом ничего.

— Скажу? Сначала я должен это видеть.

Но снова встретиться с Ростиславом нам пришлось не скоро. Такая вокруг него заварилась каша, так тряхануло этот маленький провинциальный мирок, что отзвуки докатились до метрополии.

Когда стало казаться, что разрешения или отказа не придет никогда, я счел нужным взять ответственность на себя. Границу собственных полномочий я представлял смутно и посоветовался только с комендантом.

— Ну, Антоша, у тебя карт-бланш. Если считаешь, что здесь революции не будет, то махни флажком.

И я махнул.

Они сидели рядом, напряженные, как крепостные крестьяне перед фотоаппаратом, еще не верящие в происходящее, одурманенные неизвестностью.

— Георгий Петрович, Антон Андреевич, познакомьтесь, — сказал Ростислав, — это Шуль.

В небольшом пластиковом домике, построенном на старый манер на сваях над водой, по потолку плавали солнечные разводы. Мы стояли на пороге, за нашими спинами шумел лес.

— Здрасстуйте, — сказала Шуль, — очень рриятно ознакониться.

Мы привыкли искать красоту в хищниках. Восхищаться прыжком тигра, полетом орла, бегом волка. И сейчас я не смог удержаться от разглядывания огромной ящерицы. Продолговатая голова, расходящиеся вниз и вбок нижние челюсти сейчас сомкнуты, зубы почти не видны. Глаза большие и раскосые, радужка цвета перламутра, крошечные черточки зрачков. Аккуратные ноздри — как две тильды. Насечка жабр на шее. Мускулистые передние конечности, длинные и изящные, заканчивающиеся далеко не рудиментарными когтями. Плечи покатые, как у пушкинских красавиц.

Разумеется, Шуль не пыталась взгромоздиться на стул. Сидел Ростислав, а его жена полукольцом расположилась вокруг. Кончик ее тритоньего хвоста, похожий на столовый нож, лениво скользил по полу. Левой лапой она опиралась на плечо законного мужа, а правую положила ему на колено. «А ведь в ней килограммов двести», — подумалось мне. Но ящерица владела своим телом в совершенстве — было видно, что ее прикосновения невесомы.

Краем глаза я скользнул по коменданту. Георгий Петрович замер. Смотрел с прищуром, оценивающе. Нет ли у него братьев на острове Пасхи? Что-то задело меня в его взгляде. Но в тот момент я не мог анализировать входящую информацию.

Стол был накрыт на четверых. Для нас — хлеб, салаты, вполне земной стол. Для Шуль — большая тарелка сырой рыбы.

Георгий Петрович быстро притянул к себе основное внимание. Шутил, философствовал, рассказывал что-то из жизни. Думаю, Шуль была ему благодарна.

Потом Ростислав предложил нам отдохнуть и накрыл чай на веранде. Они с женой собрались прогуляться, а мы с комендантом развалились в шезлонгах, наслаждаясь бездельем.

Георгий Петрович задумчиво разглядывал противоположный берег.

— Сложно, Антоша, ох, как сложно с этим приютом…

— Шнехи боятся?

— Самое смешное, что не шнехи, а наши. Те-то давно подтвердили, что двух шнешат пятилетних передадут Шуль под ее ответственность.

— Вы не говорили раньше…

— А что болтать раньше времени? Наши, наши уперлись. Придурки из конфессии Сверхнового Завета воду мутят. Мол, противоестественный союз. Не дадим калечить души детей. Скоро до анафемы дойдут.

— Я бы на их месте упирал на практические вопросы. Пятилетние шнешата — еще совсем дети. Нелогичное поведение. Много риска.

Георгий Петрович широко улыбнулся:

— Нравится мне, Антоша, как ты сам себя прикладываешь. В нашем плане всюду дырки, но они конфликтологу не помеха!

Мы еще поговорили о том, о сем. Потом комендант задремал, а я, чтобы не последовать его примеру, решил пройтись. От домика в разные стороны расходились едва намеченные тропинки, и я выбрал ту, что змеилась вдоль берега.

Сначала я услышал Ростислава, а потом уже увидел обоих на поваленном дереве у кромки воды.

— Огненный фронт заката взрезан утеса глыбой, — чеканил он особенным, глубоким голосом.

За гранью яви можно было услышать ритм тамтамов. Шуль обернулась вокруг Ростислава стальной полосой и придерживала его за шею тысячей зубов-игл. Нежно-нежно.

— Солнце идет на запад, словно на нерест рыба, — продолжал охотник.

Черт, да он же читает ей стихи! Грузит девушку! Я замер, глядя сквозь заросли на сплетенные фигуры. Потом тихо, стараясь не хрустнуть веткой, отступил назад и поспешно вернулся к дому.