Николай Романецкий - Искатели жребия

Они смотрели на него серьезными зелеными глазами, источавшими любовь и обожание.

— Зачем вы остались со мной ночью?

— Ты муж, — сказала горничная.

— И ты хотел этого, — добавила официантка. — Разве можно было отказаться?

Калинов огляделся. Тепло, хорошо, за канавой травка сухая, мягкая.

«А может, этои есть ключик? — подумал он. — Тот самый, что открывает все замки?»

Он подхватил на руки горничную. Она закрыла глаза. Он перешагнул канаву и положил девушку на зеленый ковер. Потом шагнул обратно, подхватил вторую. Она глаз не закрыла. Он положил официантку рядом с горничной и начал расстегивать пуговицы ее белой блузки.

Как ни удивительно, но ключик сработал. Во всяком случае, когда чаша страсти была снова испита на троих, Калинов пожелал. Девочки тут же исчезли, а вокруг него сгустился серый туман, и Калинов обнаружил себя в знакомой джамп-кабине. Карманы комбинезона оттопыривались оружием и приборами — приятная, слегка забытая за дни метаний тяжесть. Он снял с головы защитный шлем и вышел из кабины.

Милбери оказался на месте. Удивленно посмотрел на шефа.

— Как это вы разбежались с Довгошеем? Калинов развел руками.

— Он пошел к себе, — сказал Милбери. Калинов опешил:

— Подожди-ка… А какой сегодня день? Теперь опешил Милбери:

— Как это — какой день? Что с тобой, шеф? — Тут он заметил щетину на щеках Калинова, присвистнул: — Это что же получается?..

— Когда мы с Довгошеем отправились на задание? — оборвал его Калинов.

— Думаю, минут пятнадцать назад… Во всяком случае, и десяти минут не прошло, как Довгошей явился ко мне и доложил, что вы прыгнули, а он по неизвестной причине застрял.

Калинов плюхнулся в кресло, грохнул на пол шлем и облегченно вздохнул:

— Ну и слава богу!

«Однако это что-то новое, — подумал он. — В Дримленде, помнится, время текло синхронно с земным».

— Куда тебя занесло? — спросил Милбери.

— Вряд ли я смогу объяснить…

— А почему Довгошей остался?

— Черт его знает! Похоже, туда пускают только меня…

— Дело «Нахтигаль» за номером два?

Калинов откровенно пожал плечами, потом сказал:

— Крылова, кажется, туда тоже пускают. Если не он и является главнокомандующим…

— Может, его все-таки задержать? — Милбери покусал сустав большого пальца на правой руке. — Чтоб не путался у тебя под ногами. По закону, на сорок восемь часов.

— Не надо, он должен играть свою роль. К тому же ты его просто не найдешь.

— Найду! — сказал Милбери. — Я его под землей достану!

— Рэн! — проникновенно сказал Калинов. — Угомонись! И не ломай голову! Я ничего не могу тебе объяснить. Этим делом занимаюсь я один — и никто больше! Считай это приказом! В конце концов, нынешнее дело можно расценивать как мое личное.

— Ничего себе! — В голосе Милбери зазвучала злость. — Похищение жены у работника твоего ранга… А впрочем, как знаешь!

Посидели, помолчали. Калинов встал:

— Ну ладно, мне надо возвращаться. Послушай… Если я к вечеру не появлюсь… Хотя сомневаюсь, но мало ли… Ты успокой моих, наври им чего-нибудь.

— Не волнуйся, не в первый раз! — Милбери критически осмотрел снаряжение Калинова. — Ты оружие-то взял бы помощнее.

— Обязательно. — Калинов поднял с пола шлем и вышел.

Зайдя к себе в кабинет, он выгрузил из карманов весь свой арсенал, достал из ящика стола тюбик крема «Цирюльник» и свел трехдневную щетину со щек и подбородка.

На этот раз он очутился прямо в седле своего коня. Каурый мчался куда-то по обширному лугу. Во всяком случае, трава виднелась сквозь амбразуры металлического горшка, надетого на голову Калинова. Он тут же остановил каурого и снял горшок.

Снимать пришлось правой рукой, потому что левой что-то мешало. Горшок оказался старинным рыцарским шлемом. И сразу стало понятно, что мешает левой руке. На руку был надет щит с незнакомым гербом. Но вензель над гербом был очень знаком: сам рисовал когда-то в детстве.

Он продолжил осмотр. Справа на поясе висел меч. Да и все тело было упаковано в доспехи, громоздкие, тяжелые, непривычные.

«О господи, — подумал он, — это еще зачем? Чья это дикая фантазия? Я в роли средневекового рыцаря!.. Впрочем, назвался груздем — полезай в кузов!»

Он вернул шлем на голову, тронул поводья, и каурый снова потрусил по лугу.

Чего-то в жизни явно не хватало. Минут через пятнадцать неторопливой езды Калинов понял — чего. Перед глазами не светила «Вифлеемская звезда». Может быть, ее отсутствие и не имело никакого значения, но луг был бесконечен и одинаков во всех направлениях.

Калинов остановил коня, заставил его крутиться на месте. Звезды не было.

После некоторых размышлений Калинов произнес в пространство:

— Я был не прав. Я глуп и самонадеян!

Звезда тут же замаячила в амбразурах, и Калинов пустил каурого вскачь. Сразу возникла дорога, по ее обочинам потянулись ряды деревьев. Скачка длилась минут пятнадцать, а потом стена леса, в которую, казалось бы, упиралась дорога, подсказала, что впереди поворот. «Вифлеемская звезда» вдруг ожила, скользнула за деревья, и из-за поворота донеслось злобное карканье. Повеяло ледяным неуютом.

Калинов пустил каурого шагом, поправил на голове шлем, взял в правую руку меч, закрыл грудь щитом. Конь с опущенными поводьями дошагал до поворота.

Звезда снова висела над дорогой, неподвижная и равнодушная.

На обочине ничком лежал человек в рыцарских доспехах, затылок его был залит кровью, искореженный шлем валялся в придорожной канаве. Над мертвецом, на суку корявого дерева, сидел огромный черный ворон, косил на Калинова желтым кошачьим глазом. Ворон разинул клюв и огласил лес громовым звуком, мало похожим на карканье. Спина Калинова покрылась мурашками. Он подъехал к мертвецу, остановил коня. Каурый захрапел, попятился.

«Можно было бы перевернуть мертвеца копьем, — подумал Калинов. — Если бы копье было…»

Ворон снова хрипло заорал, наверное, радуясь, что у пришельца нет копья. Калинов замахнулся на него мечом, и ворон тяжело снялся с дерева: словно новогодние хлопушки, загрохали о воздух мощные крылья. Калинов осторожно огляделся, потом, стараясь не обращать внимания на холод в груди, слез с коня. С трудом перевернул мертвеца на спину и отшатнулся. Перед ним лежал он сам — крепко сжатые губы, закрытые глаза. Но трупного окоченения не наблюдалось. Калинов снял с правой руки перчатку, подсунул ладонь под голову лежащему. Липкая кровь была теплой.

Веки раненого вдруг дрогнули, глаза открылись, глянули в бездонное небо, потом сдвинулись и остановились на Калинове. Разжались синеющие губы.