Бумажный тигр (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Тяжелый португальский кофр, лежащий у подножья лестницы, скрипнул кожаными петлями. Кто-то скрывался за ним. Кто-то, кто на протяжении последних минут, слушая Лэйда, целеустремленно подбирался к лестнице. Как охотник подбирается к беспечно трещащему на ветке толстому фазану, пока тот увлечен собственной болтовней.

Ты идиот, Лайвстоун. Удивительно, почему в Хукахука к твоему слову еще кто-то прислушивается, кроме бродячих котов. Тебе впору быть мальчишкой-разносчиком в лавке зеленщика, а не почтенным лавочником!

Сейчас он покажется, понял Лэйд. Больше ему прятаться негде. Сейчас это отродье острова выйдет на открытое место — и я с удовольствием всажу ему все пять пуль в морду, даже если оно действительно когда-то было человеком.

— Мистер Гаррисон! — он направил револьвер к основанию лестницы, с мимолетным удовлетворением убедившись, что в решающую минуту ствол ничуть не дрожит, — Внемлите голосу…

А потом то, что скрывалось за кофром, вышло из спасительной тени. Неспешно, уже не пытаясь скрываться. В этом уже не было нужды. И Лэйд вдруг ощутил, как съеживаются сосуды, питающие кровью его тело.

К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня.

Из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой.

Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня.

Все воды Твои и волны Твои проходили надо мною…

Пищевод Лэйда мгновенно смерзся, превратившись в острую иззубренную сосульку. Легкие затрепетали, точно лоскуты порванного кузнечного меха. В желудке вскипела едкая ртуть.

Существо, стоящее у подножья лестницы, не было мистером Гаррисоном.

Оно было человекообразным, ростом с большого ребенка, около трех с половиной футов^[66]. Но оно не было человеком. Лэйд понял это еще до того, как в свете керосиновой лампы успел разглядеть какие-то детали.

Его манера двигаться не была человеческой. Неестественно плавная, но в то же время порывистая. Словно его плоть перетекала между отдельными резкими фазами. И плоть эта была студенисто-белой, полупрозрачной, какой-то вязкой, будто не могла затвердеть на костях.

«Воск», — вдруг сказал кто-то бесплотный, кто не находился в подвале.

Ты идиот, Лэйд Лайвстоун.

Смазанные воском замки. Мягкие жирные крошки, припорошившие тело мертвого садовника.

Голова казалась несоразмерно большой, с трудом удерживающейся на тощем теле, которое обладало пропорциями ребенка и грацией паука. Ее покрывали волосы, жидкие и почти бесцветные, как клочья паутины. Но эти волосы казались приклеенными к голове, а не растущими из нее, потому неестественно висели в воздухе, почти не скрывая лица.

Его лицо…

Нет, поправился Лэйд, ощущая, как его собственное тело превращается в сухой мертвый корень. Ее лицо.

Это была девочка. Должна была быть девочкой, потому что черты лица были миловидны и мягки. Изящно очерченный нос, тонкий, едва выступающий подбородок, аккуратные уши… Ее можно было бы принять за девочку — если бы не влажная полупрозрачная плоть, похожая на мягкий воск.

Выполненная в натуральную величину погребальная кукла Аролины Гаррисон, украденная брауни у горюющей вдовы.

Глаза были пугающе человеческими, но какими-то тусклыми, мертвыми. Они взирали на Лэйда, ровным счетом ничего не выражая — просто отполированные стеклянные сферы с неестественно яркими зелеными радужками. Это и было стекло. Глаза были фальшивыми, кукольными, но мгновенно узнаваемыми — точно такие Лэйд видел в аптеке у Фарлоу. Глазные протезы.

И зубы. Вот, что ужаснуло его безотчетно, едва лишь это существо беззвучно выбралось из своего убежища. Его отвратительные зубы. Не маленькие и белые, как у ребенка. Пожелтевшие, пугающе ровные, издающие едва слышное клацанье при ходьбе. Лэйд узнал и их, хоть никогда прежде не видел.

Вставная челюсть покойной миссис Гаррисон, которую стащили у своей хозяйки брауни. Старая, много лет ношенная, но все еще крепкая. Лэйду приходилось слышать, что для зубных протезов врачи даже полвека спустя нередко использовали зубы погибших при Ватерлоо солдат, очень уж много осталось тогда невостребованного материала…

Клац-клац-клац.

Это щелкали зубами мертвецы, глядя на Лэйда мертвыми глазами ребенка.

Ребенок… Лэйд ощутил под пиджаком едкую кислотную испарину. Это существо не было ребенком, всего лишь тщательной его копией. Куклой в натуральную величину.

Аролина Гаррисон в полупрозрачной восковой плоти. Ее дьявольское подобие, живое и мертвое одновременно.

Все эти мысли мелькнули в голове Лэйда одним большим ослепительным пятном, которое иногда возникает на экране синематографа, когда нерадивый киномеханик забывает про свой аппарат. Они все уместились в те полторы секунды, что его тело силилось восстановить над собой контроль, с трудом удерживая равновесие на шатких ступенях.

А потом мыслей не стало вовсе, потому что чудовище бросилось вверх по лестнице.

8

Он не должен был успеть. Оглушенное и лишившееся управления, его тело никак не сумело бы вовремя среагировать. Состоящее из живой плоти и горячей крови, а не из воска, как явившийся по его душу демон, оно неумолимо требовало времени на реакцию, как большой механизм требует времени для того, чтоб запустить все свои поршни и шестеренки. Времени, которого у него не оставалось даже полсекунды.

Но, кажется, в указательном пальце его правой руки оказалось заключено больше воли и жажды к жизни, чем во всем теле. Потому что он шевельнулся еще до того, как Лэйд сумел понять, что происходит.

В замкнутом пространстве подвала выстрел прозвучал оглушительно, точно сам броненосец Ее Королевского Величества «Маджестик» дал полный залп из своих чудовищных двенадцатидюймовых орудий. Мир ухнул куда-то еще ниже подвала и задребезжал, а Лэйд на какое-то время перестал видеть даже свет керосиновой лампы — его заслонили пляшущие зеленые и оранжевые пятна.

Судя по всему, пуля настигла дьявольскую куклу где-то на середине ее пути. Имея калибр почти в полдюйма, она несла в себе достаточно энергии, чтобы прошибить человеческое тело насквозь, мягкий воск не мог стать для нее серьезной преградой.

И он не стал. Когда пятна перед глазами растаяли, Лэйд увидел барахтающуюся у подножья лестницы куклу. Двести гран^[67] раскаленного свинца пробили ее плоть навылет, оставив в бледно-желтой груди истекающее мутным воском отверстие.

— Не самая сложная задача, — с трудом разомкнув дрожащие губы, Лэйд ощутил на языке кислый привкус дымного пороха, — В следующий раз пусть твой хозяин пошлет за мной Панча^[68].

Кукла встала, быстро и почти бесшумно. Свет керосиновой лампы отразился в мертвых стеклянных глазах. Ее собственные восковые губы были недвижимы, но Лэйду вдруг показалось, будто на них мелькнула усмешка.

Клац-клац-клац.

Он выстрелил. Рука дрожала, но расстояние в несколько футов не предполагало промаха. Мир снова на миг рухнул в звенящую ослепительную бездну, а когда вынырнул из нее, Лэйд с облегчением убедился, что не промахнулся. Пуля проделала в левой части лба куклы чистое оплавленное отверстие, не оставив в податливом воске даже свинцовых фрагментов. В этот раз кукла даже не упала. Отпрянула прочь, но не упала.

Оно было живо, это нелепое и страшное подобие человека. Несмотря на сквозную дыру в голове. Желтоватые зубы несколько раз сошлись и разошлись, точно челюсти мышеловки.

Клац-клац-клац, Лэйд Лайвстоун, великий хитрец.

Клац-клац-клац, самый большой дурак Миддлдэка.

Если она чего-то и боялась, вдруг понял Лэйд, так это не пули, а раскаленного огненного выдоха револьвера. У нее нет внутренних органов, у нее нет крови. Она — восковая плоть, удерживаемая без костей одной только силой пробудивших ее оккультных ритуалов. У нее нет уязвимых мест. У нее нет слабостей.

Он бросился бежать вверх по лестнице, слыша за спиной влажные восковые шлепки — кукла немедля устремилась следом. И двигалась она куда быстрее него.