Лилия и клуб разбитых сердец - Гера Домовникова

«Опять лядский Abaddon!» – Павел зыркнул на монитор и стукнул кулаком по столешнице из красного дерева.

Какая мразь это творит?

Уже два дня этот шрифт, будь он неладен, автоматически встает в настройках. Да и оттенок этот. Маджента, или как там его. Такого цвета крысята новорожденные бывают. Сегодня еще ручка на глаза попалась такая же. Валялась в углу общего офиса. Пришлось самому поднять, донести до корзины. И напомнить в чате хомякам, чтобы не пользовались канцтоварами не корпоративных цветов.

А сколько времени?

Свет в помещении стал такой плотный, желтоватый. В коридоре полная тишина. Хотя нет, шуршит кто-то в закутке возле окна. А теперь уже совсем рядом с дверью. Странно, там расстояние шагов десять, наверное. Если не больше.

Что там по пробкам?

Все дороги зеленые. Но и домой не тянет, хоть убей. Света сегодня рано пришла. По любому еще не спит. Для блога своего строчит. Подарил ей абонемент в спортзал, толку ноль. Раньше просто фигуристая была, с формами. А теперь…

Снова эта мелодия лядская на звонке? Откуда она вообще взялась?

Мерное гудение системного блока заглушили знакомые аккорды. “Bullet for my Valentine”. Безвкусица из прошлого. Не дай бог, кто из хомяков услышит.

Павла передернуло, когда он вспомнил, как пришлось оправдываться за те фотки. Догадалась же мразота какая-то их выслать. Как раз когда он уже предложение сделал Свете. А ее батя устроил его кое-куда. Да, вот прямо на первом курсе. Там, впрочем, ничего скабрезного и не было. Но вопросы пошли: «Что за прическа?», «Почему ногти накрашены?», «Кто это с тобой вообще?».

Нюхнуть, что ли?

Заначка есть. Павел вышел из офиса и направился в сторону туалета. Даже если кто-то додумался установить камеры в кабинках, темнота – друг молодежи, как говорится. Странно, опять шуршание какое-то.

Наверху?

Идешь по коридору, полное ощущение, что кто-то в затылок пялится. Вот-вот дырку в тебе просверлит.

Павел резко дернул ручку, чтобы выровнять дверь кабинки и задвинул щеколду. Включил фонарик на телефоне. Еще раз прислушался. Достал из внутреннего кармана крошечный пакетик с порошком. Положил телефон на бачок унитаза. Аккуратно вскрыл заначку и начал вытряхивать его содержимое на тыльную сторону ладони. Так, чтобы получилась тоненькая дорожка около трех сантиметров длинной.

Тррр. Так-так-так-та-так.

Дверь скрипнула и начала постукивать, как будто кто-то дергал ее снаружи. Павел зажал рот, поперхнулся. Порошок с руки разлетелся по всей кабинке. Фонарик на телефоне погас.

Сквозняк?

Павел опустил глаза. Темный кафель. Темная щель между дверью и полом. Павел сделал глубокий вдох. Медленно, шумно выдохнул. Потянулся за телефоном.

И чего моросить было?

Ясен пень, в такое время нет здесь никого. У всех, хомяков, да что там, даже уборщиц, дома семьи, дети, сериальчики. Вечно радостные сидят, ждут, когда 17.59 на часах превратится в 18.00.

Что за нах?

Под рукой вместо телефона что-то холодное, склизкое. Как мясо из морозилки. И запах этот откуда-то. То ли гнилой травы. То ли подвала. И еще чего-то до жути знакомого.

Освежитель?

Нет. Духи. Павел вздрогнул. Те самые. Табак и ваниль. Из лохматых годов. Которые любила…

Бодрый гитарный риф из динамиков телефона прервал внутренний монолог. Номер не определяется. Павел выбежал из туалета, хлопнув дверью. Все, хорош. Домой пора. Даже если Света еще не спит. Даже если ей вздумается выспрашивать мнение по поводу поста в ее блоге. Как всегда, про сраную усадьбу дохлого помещика. Или про очередное заброшенное кладбище. На это всегда можно сделать недовольное лицо. Напомнить о непомытой посуде. И о неубранном ноутбуке. Все лучше, чем…

Что это?

Боковое зрение имеет чувство юмора. Как и уставший мозг. По дороге в офис Павел мельком глянул на окно. В стекле отражался силуэт. Лохматая голова. Стрижка с косой челкой. Торс закутан в что-то бесформенное, скрывающее фигуру.

Термопот выключил? Отлично.

Павел зашел в лифт. Ощущение невесомости, когда начинается движение вниз, слегка успокаивает.

Он опустил глаза. И вздрогнул, больно прикусив язык. В зеркале пола отражалось нечто яркое. Вот видны худые ноги в полосатых гольфах. Кеды. Пышная юбка. Павел тряхнул головой. Наваждение исчезло.

Еще немного, сейчас будет подземная парковка. Любимая новенькая бэха на положенном ей месте Е37. Не мешает проверить ключи.

Павел хлопнул себя по карману. Глухой удар. Саднящая боль от вновь прикушенного языка. Темнота.

* * *

Слепящий свет, от которого усиливается боль в глазах и затылке. Колючий, влажный холод, проникающий в ноздри. Запах хвои и сырой древесины.

Что за место? Лес? Если бы. Сдается, все намного хуже.

– Так, хватит мой платок жевать! Он, между прочим, от Ёдзи Ямомото! – Света присела на корточки рядом с Павлом, привязанным к могильной оградке, и больно ущипнула его за щеку.

Он дернулся и попытался что-то сказать, но из-за того самого платка, которым был заткнут рот, у него вышло нечто среднее между хрюканьем и мычанием.

– Как кринолин? Сойдет? – Света обратилась к кому-то, стоящему за спиной Павла.

– Свет, а это какой размер? – Знакомый голос прозвучал из темноты.

Несмотря на вполне осеннюю прохладу, на лбу Павла выступили капли пота.

Возле Светы возник размытый силуэт. Постепенно его очертания становились все более четкими. Павел не то взвыл, не то зарычал.

– Сорок четвертый. – Света улыбнулась и подмигнула. – Теперь сорок шестой ношу.

Павел наконец мог разглядеть, с кем разговаривала его жена.

Фиолетово-серые припухшие пальцы. Облезлый черный лак на обгрызенных ногтях. Подернутые белесой пленкой глаза под косой челкой. Розовые блестки на щеках и на переносице. Свитер с оленями, надетый поверх… Светиного свадебного платья, будь оно неладно. И след от веревки на шее.

– Свет, вынь кляп. Посмотрим, что скажет?

– Так он уже все сказал. И в «Тиндере». И на «Баду». Много кому сказал. У меня полная папка скринов, – усмехнулась Света.

– Свет, последнее слово разве не надо дать?

– Так он папе моему столько этих слов наговорил. Про меня.

– Свет, ну надо. Традиция.

Света резко выдернула платок, скомкала его и бросила в лицо Павлу.

Ее собеседница наклонилась, так что ее волосы падали ему на лицо. От них пахло сырой землей и теми самыми духами. Табак и ваниль.

– Лиля… – выдавил из себя Павел.