Аника - Ольга Рубан

Преподобный Коллум омыл лицо и руки святой водой и приступил к чтению молитвы. За шиворот ему с крыши падала ледяная капель, но он старательно это игнорировал. Нельзя отвлекаться от святой молитвы перед тяжким испытанием.

Произнеся заключительные слова и перекрестившись, он возвел глаза к небу. Он ждал знамения – солнечного лучика или пения птицы - но не дождался, а потому еще больше уверился в том, что окружной суд вынес правильное решение. В сущности, его заключение будет носить лишь рекомендательный характер. На одно он только надеялся – что заключенный после разговора с ним перестанет упорствовать, раскается и взойдет на эшафот с легкой душой.

Диакон, терпеливо ожидающий Коллума в сторонке, встрепенулся, когда тот зашагал к нему и почтительно приложился к его руке.

- Как он? – спросил Коллум, - спокоен?

- Плачет, - почему-то шепотом ответил Смит, - От еды со дня оглашения приговора отказывается. Вас ждет.

Коллум кивнул, размашисто осенил Смита крестным знамением и двинулся по скользкому, подтаявшему льду к зданию тюрьмы.

Для такого крошечного городишки, как Керси, местная тюрьма впечатляла. Не считая трех этажей выше уровня земли, в которых отбывали свой срок состоятельные горожане, она простиралась на три промозглых и сырых яруса вниз. Каждый из ярусов был рассчитан на троих заключенных, и все они были пусты в этот день. Кроме одного – расположенного на самом дне и закрытого от мира аж двумя железными решетками.

Спустившись по крутой винтовой лесенке, словно призванной свернуть шею любому, кто на нее ступит, отец Коллум оглядел камеру. Кромешная тьма боязливо дрогнула при свете его лампы и отступила. За решетками на соломенном матрасе, покачиваясь, сидел крупный мужчина. Заслышав шаги, он отнял от головы огромные руки и поглядел на пришедшего единственным уцелевшим глазом. Другой был закрыт опухшим лиловым веком, из-под которого то и дело текли слезы и сукровица.

- Кто ты? – спросил он.

- Меня зовут Кеннет Коллум, - ответил священник, - пришел тебя исповедовать.

- Ох, Святой Отец! – хрипло воскликнул заключенный и, с трудом поднявшись, прошлепал босыми ногами, закованными в кандалы, к решетке, пытаясь просунуть в нее огромные лапищи со сбитыми костяшками и обломанными до мяса ногтями.

Коллум едва сдержался, чтобы не отшатнуться, не прижаться к противоположной стене – подальше от этих рук.

- Я так ждал вас, Святой Отец, - послышалось из-за решетки, - Я не верил, когда они сказали, что вы согласились приехать. Но все равно ждал!

- Готов ли ты к исповеди?

- Да, Преподобный, вам я готов… Расскажу все, как на духу, и, богом клянусь, все чистая правда, даже если…

- Если?

- Даже если вы мне не поверите, - закончил узник, - но ведь это не суть важно. Главное, что исповедь моя будет честна и искренна, и через вас ее услышит Господь. Разве нет?

Коллум чуть склонил на бок голову, выражая свое согласие, а потом поинтересовался:

- Если тебе не слишком важно, поверят ли тебе, зачем ждал именно меня? Чем тебе не угодили местные клирики?

- Я… им не верю, - пробурчал Коллум, - Ибо святости в них не больше, чем в бараньей ноге.

- Как смеешь ты, убийца, наводить поклёп на святую церковь?! – задохнулся от возмущения Коллум, - немедленно покайся и прочти молитву!

- Лучше вы помолитесь за меня, Святой Отец. Потом, - смиренно отозвался узник, - Вас Всемогущий скорее услышит.

Коллум овладел собой, осмотрелся и заметил в темном уголке разбухший от сырости, но еще крепкий стул без спинки, специально предназначенный для свиданий или таких вот душеспасительных бесед.

С опаской присев на него и расправив полы сутаны, Коллум кивнул мужчине, чтобы тот начинал.

…

- Вы, Отче, назвали меня убийцей, и видит Господь, это истинная правда! Когда я взойду на эшафот, это будет справедливо.

- Хорошо, сын мой, - Коллум удовлетворенно кивнул.

- Но я буду казнен только за одно убийство. К остальным я причастен лишь косвенно.

- Вот как? – Коллум вздернул бровь, - Кто же виноват в остальных?

- Конечно, она! Аника!

- Сын мой…, - Коллум утомленно прикрыл глаза. Так вот какую «правду» тот собрался ему поведать! - Из болота подняли около пятидесяти женщин. Беременных женщин! И ты будешь меня убеждать, что это сделала девочка ростом в пять футов и едва ли 100 фунтов весом?

- Да. Она, - узник часто закивал, и единственный глаз его наполнился слезами, - Она не девочка. Ведьма!

- И поэтому ты убил ее.

- Надеюсь, что так!

Коллум замолчал. Почти сутки он трясся в повозке, толком не ел и не пил, чтобы помочь человеку взойти к Престолу Божьему с чистой душой. Местный священник написал, что убийца согласен на покаяние, только если он примет исповедь. И он не смог отказать. Но если бы он знал, что речь пойдет о ведьмах, то принял бы грех на душу и остался в Лондоне.

Развернуться и уйти? Он оглядел скорчившегося здоровяка, который с детской доверчивостью в единственном глазу глядел на него сквозь прутья решетки. И в глазу этом он не смог разглядеть ни зла, ни умысла прикинуться умалишенным, дабы избежать наказания. Да и в целом он не походил на злодея. Круглолицый, с копной соломенных мягких волос, с пышными русыми усами он производил впечатление мирного селянина. Такой человек скорее будет замечен на пашне или в пекарне, нежели топящим беременных женщин в… болоте.

Он снова мысленно пробежался по пространному письму викария, в котором тот описал и страшную находку в лесной топи, и убийцу, пойманного с поличным – из его медвежьих лап с трудом смогли вырвать то, что осталось от совсем юной девушки. И его гробовое молчание на следствии, которое в сущности не имело значения. Единственное, что было не выяснено – мотив. Прежде, чем отправить убийцу на виселицу, местное правосудие и потрясенные жители хотели знать – ПОЧЕМУ? Коллум напомнил им о тайне исповеди. И местный приход, и законники согласились. Пусть так, но он хотя бы не унесет с собой эту тайну в могилу.

- Сын мой, - произнес он, - время охоты на ведьм