Сергей Гомонов - Сокрытые-в-тенях

— Пари! — простонала сквозь сон Нейлия, заставив вздрогнуть и оглянуться доктора, перебиравшего куски пергамента, на каждом из которых было изображено одно и то же — твари со змеиными глазами. — Пари! Пари!

— Да что же здесь происходит? — Лорс хлопнул себя по толстеньким ляжкам. — Гм… Ну, помоги нам Ам-Маа: может быть, Ольсар прольет свет на это темное дельце с картами и чудищами? А тебе, деточка, я пока помочь не смогу, увы… — он с сочувствием поглядел на спящую и тут же торопливо отвел глаза от постыдно голого лица Нейлии, что заставило его с удвоенным чувством опять кинуться на поиски маски — и снова безуспешно.

Покинув спальню горничной, Лорс подозвал к себе докторишку:

— Я напишу рецепт микстуры, последуйте ему, изготовьте лекарство и давайте по три раза в день — в столовой ложке. Если будет приступ — дайте сразу три. Но старайтесь, чтобы за день не уходило больше двенадцати ложек: это очень сильный настой.

— Будет сделано, господин Сорл!

— И еще… закройте же ей лицо! — поморщился Лорс, но докторишка этого, конечно же, не увидел, только по голосу понял, насколько недоволен господин лекарь.

— Будет сделано!

До прихода сыскаря Ольсара доктор успел принять ванну и хорошенько пообедать. Разомлевший, сытый, он сел в кресло у солнечного окна и почти насмешливо пересмотрел рисунки Нейлии. Теперь все это казалось ему глупым плодом больного воображения горничной. Но почему там, в комнате, всё было иначе? Наверное, повлияла тяжелая обстановка и…

— Разрешите? — спросили вместе с уверенным отрывистым стуком.

Ни кем иным, кроме как Ольсаром, столь нахрапистый визитер быть не мог.

Доктор вкратце поведал о том, как навестил Нейлию, но ответной откровенности от приятеля в отношении подробностей беседы того с телохранителем Айнором требовать не стал. Ольсар побарабанил пальцами по подоконнику, вскочил с кресла напротив и прошелся по комнате. Лорс подумал, откуда в этом сухопаром мужчине столько сил, ведь Ольсар был старше него как минимум лет на семь, преодолел тот же путь и покуда не имел ни минуты для того, чтобы отдохнуть.

— А вот и рисунки Нейлии, взгляните! — доктор перевернул карты, до этого момента сложенные стопочкой на тумбе.

Ольсар впился глазами в изображение, но на чудовищ смотрел недолго. Гораздо более пристальному изучению подверглись сами карты.

— Как они попали к горничной? — спросил сыскарь. — Это редчайшие карты из архивов кааносской библиотеки. При месинате, заметьте!

— То есть?.. — доктору не хотелось мучить мозги, весьма подтаявшие на горячем весеннем солнце.

— То есть, доступ к ним могла иметь только сама месинара. Либо библиотекари или члены месината. И, заметьте еще, никем из них Нейлия не является… Очень странно…

Сыскарь в задумчивости похлопал себя пергаментом по ладони.

— И что вы намерены делать, дорогой друг? — уточнил доктор Лорс.

Ольсар неопределенно пожал плечами. Он не хотел пока объявлять о своем намерении совершить тайную ночную вылазку в кабинет месинары. Эта идея зародилась в его голове еще во время беседы с телохранителем Айнором, когда они оба с удовольствием следили за игрой развоображавшегося Эфэ, который то валялся в свежей траве, то сражался с неведомым противником, роя землю копытами и вставая на дыбы, то подбегал к охраннику, чтобы ткнуться горячим влажным лбом ему в ладонь. И пока не озвученная затея лишь окрепла после того, как в поле зрения Ольсара попали драгоценные карты, начерченные искусными картографами далекого прошлого.

Итак, посещение кабинета месинары Ананты являлось отныне делом решенным. Теперь — всего ничего: проникнуть туда незаметно. Но на это у Ольсара также имелись свои соображения…

Дождь все скулил и скулил, заведя однажды монотонную руладу осени, а вскоре утомившись и приняв затяжную форму. Понуро стояли в больничном сквере обремененные влагой клены, из охристо-красных они стали уныло-ржавыми и всем своим видом молили о том, чтобы дунул ветер посильнее и стряхнул наземь более не нужную им крону. Хроническая непогода рождала хронически угрюмое расположение духа даже у людей здоровых, не говоря уже о пациентах городского психоневрологического диспансера, как гласила неопрятная перекошенная вывеска над крыльцом здания.

Пятый день с того момента, как Диана осознала свою личность, прошел впустую. Даже самому профессору А.М. Мищукову не удавалось на сеансах выудить из затравленного медикаментами мозга больной ни одного полезного воспоминания, которое подтолкнуло бы пациентку на нужный путь и, возможно, исцелило.

Дину более не привязывали, не кололи ей транквилизаторы и даже позволяли свободно ходить по территории всей лечебницы. Кассандрушка-Аня еще сторонилась ее после того ночного разговора, и Дину все сильнее разбирало любопытство: что знает, что видит в ней эта нелепая ясновидящая с забинтованными запястьями? А за ними по-прежнему наблюдали. Наблюдали, приглядывались, настороженно и зловеще, суля неведомое. Кто-то, прячущийся в тени. При мысли о нем Диану лихорадило.

Даже будучи в уборной или в любом другом месте, где приходилось оказываться одной, стоило Дине только подумать о наблюдателях, она тут же впадала в панику и сломя голову неслась искать хотя бы одну живую душу для успокоения. Мищуков лишь качал головой: говорить об улучшениях было слишком рано, а с излишним оптимизмом он расстался уже давным-давно, еще во времена незабываемой первой практики в местном морге.

На исходе третьего дня пациенты, считавшиеся небуйными, как обычно сгрудились в холле у единственного телевизорчика с маленьким экраном и внутренней «рогатой» антенной, отвратительно принимающей сигнал. Санитарка включила городские новости, после чего спрятала щедро забинтованный изолентой пульт дистанционки в карман халата и ушла в ординаторскую.

Задавленная со всех сторон другими пациентами, Дина была в состоянии лишь немного пошевелиться, чтобы худо-бедно увидеть экран за головой раскачивавшегося из стороны в сторону психа с мужской половины клиники. Его единственного выпускали разгуливать повсюду — по причине полной дебильности и абсолютного равнодушия к противоположному полу. Видя женщин, он лишь глупо щерился беззубым ртом, показывал пальцем, бормотал детские дразнилки и сам же над ними хихикал. Поначалу Диане было неприятно, и, тем не менее, за неполную неделю она привыкла даже к дурачку-Генке — настолько, что перестала его замечать.