Лорел Гамильтон - Арлекин

— Неужто не найдется среди твоих мужчин никого, кроме меня, кто согласится со мной: некоторые вещи просто не делают? Ни по каким причинам?

Жан-Клод встал, подошел к Ричарду и стал его успокаивать. Это мне напомнило, как иногда в игре нужно посылать Паладина что-то посмотреть на той стороне холма, чтобы тем временем самому обобрать мертвецов.

Ко мне подошли с двух сторон Натэниел и Мика.

— Хочешь подойти к ней поближе? — спросил Мика.

Я кивнула.

— Ребята, а вы тоже считаете меня гадиной, что я предложила ее Олафу?

— Она тебя чуть не убила три раза, Анита. Ты — моя Нимир-Ра. Я бы ей сердце вырезал и тебе поднес на блюде.

Он был в кошачьем облике, и эта угроза прозвучала реально.

— Я у тебя покорный, я не спорю, — ответил Натэниел.

— Последнее время ты покорный, когда хочешь.

Он улыбнулся:

— Вырезать ей сердце я не стал бы, но посмотрел бы, как это делает Олаф. Она чуть не убила тебя, Жан-Клода и Ричарда.

— И Питера, — кивнула я.

— И Циско, — добавил Натэниел.

Я кивнула и попыталась повернуться к Римусу, но Мика потянул меня дальше.

— Давай зададим твои вопросы.

И мы пошли задавать вопросы, а Олаф тем временем ей шептал, что он будет с ней делать, что он хочет с ней делать.

— Не отвечай, пожалуйста, не отвечай на вопросы. Вампиры умирают настолько медленней, чем люди…

Можете себе представить — она на все вопросы ответила сразу же. Они с Нивией убили тех людей и попытались подставить членов церкви — это делалось, чтобы заставить Малькольма просто отдать им церковь. Тут вмешалась я и испортила им игру, убив Нивию. Я не сказала ей, что даже не знаю ни отчего погибла Нивия, ни что сделала для этого я. Потом, быть может, Жан-Клод мне поможет в этом разобраться. Коломбина должна была быть прикрытием, ширмой для Панталоне. Когда он захватил бы здесь власть, то даже Мать Всей Тьмы не могла бы заставить его расстаться с этой территорией. Все они, Панталоне, Нивия, Соледад, Коломбина, Джованни — все брали на себя работы наемных убийц.

Единственный вопрос, над которым она заколебалась, хоть на секунду, был такой:

— На кого из членов совета ты работаешь, Коломбина?

— Они меня убьют.

— Тебе не следует больше их бояться.

— Ты защитишь меня?

— В некотором смысле. Тебе не стоит беспокоиться, что кто-то из совета потом тебя убьет, потому что я тебя убью сегодня. Единственное, о чем еще у нас с тобой идут переговоры — это легкой будет твоя смерть или трудной. Выбирать тебе.

Она покачала головой.

— Олаф!

— Да?

— Нам все равно вырезать ей сердце. Хочешь с этого начать?

Он смотрел на меня так, будто спрашивал, не шучу ли я. Я вспомнила, как дернулось у меня в руках тело Римуса, когда Панталоне проткнул его рукой, пробил и раздавил сердце, убил его. Он шепнул не «спасите», не «больно, Господи», а «прости меня».

— Давай, — сказала я.

Ее держали, и Джованни держали, и Олаф распорол маскарадный костюм на ней, ее груди предстали перед собранием, а он начал очень медленно вырезать ей сердце. И не успел далеко зайти, как она уже выдала имена. Мастер Зверей и Любовница Смерти.

Она назвала имена, но Олаф не остановился. Он дорвался до своего счастья, и спорить с ним было сейчас как с аутичным ребенком: он бы просто не услышал.

— Я ответила, ответила! — крикнула Коломбина. — Во имя тьмы, убей меня!

Я велела Нечестивцу ее обезглавить — и он это сделал одним движением клинка, оставив на полу разруб. Никогда не видела, как сносят голову одним ударом. Алым фонтаном хлынула кровь, и Олаф поднял голову.

— Я не кончил!

— Она выдала эту информацию. Я ей обещала быструю смерть, когда она мне расскажет все, что я хочу знать.

Он посмотрел на меня очень не дружественным взглядом.

— Ты все равно можешь вырезать у нее сердце, — сказала я.

— Это не то же самое.

Выражения его лица я не поняла, и, честно говоря, очень не хотела бы понимать.

Я стала было извиняться, что не дала ему вырезать сердце у нее, пока она была еще живая, но сама себя одернула. Блин, шок начал уже проходить, и я спросила себя, какого черта я себе думаю. По закону все, что мы делаем, более чем допустимо. У меня ордер на ликвидацию, на него множество грехов списывается.

Он закончил вырезать у нее сердце, я попросила Нечестивца обезглавить Джованни. Интересно, смогу ли я перенять у него или его брата эту технику обезглавливания одним ударом. Мне это никогда не удавалось, даже мечом. Может, тут все дело в длине руки?

Сердце у Джованни я вырезала сама, взяв у Фредо нож, которым легче вскрывать грудную клетку, чем любым из моих. Я устала, и у меня уже начал проходить шок, отчего движения стали неуклюжими. Руки я уже запустила ему в грудь чуть ли не по локоть, но никак не удавалось нащупать сердце среди связок, удерживающих на месте сердечную сумку. Сумку-то я уже пропорола, но там будто что-то запуталось. А я так устала, почти до онемения… но все же недостаточного онемения.

— Я помогу? — склонился над телом Олаф. У него тоже руки были в крови, но только одна из них была будто в красной перчатке.

— Да, оно там запуталось. Наверное, я просто устала.

Он потянулся в дыру, которую я проделала, и его рука поползла вдоль моей, и только когда наконец его ладонь охватила мою руку, прижимая пальцы к еще теплому сердцу, только тогда я посмотрела на него. Мы оба наклонились над телом — лица наши разделяли считанные дюймы — запустив руки в превышающее их по длине тело. И Олаф смотрел на меня, наши руки сомкнулись на чужом сердце, и повсюду была кровь. А смотрел он на меня так, будто это у нас ужин при свечах, а я — в кружевном белье.

Очень отчетливо проплыла в голове мысль: «Я не закричу». Я буду спокойна. Я, блин, буду спокойна, черт меня побери. И к тому же, если я заору, ему будет в кайф.

И только чуть напряженным голосом я сказала:

— Кажется, вот почти дотягиваюсь. Можешь достать там дальнюю связку?

Он продвинул руку через мою, дальше вокруг сердца, и когда достал до того кусочка сердца, куда не доставала я, погладил мне руку. Я стала выводить руку наружу, когда почувствовала, что он ухватил тот нужный кусок мышцы или связки. Вырванное ранее сердце он положил на пах мертвого вампира и схватил меня за руку раньше, чем я успела ее вытащить из грудной полости, сжал мне пальцы внутри, и мы держали сердце вместе. Если бы я стала отбиваться, ему бы это понравилось. Я могла бы позвать на помощь, но он уже почти отделил его, и вскоре все закончится. Я заколебалась. Он оторвал сердце от того, что там удерживало его на месте, и оно скользнуло нам в ладони — ему и мне. Он свободной рукой держал меня выше локтя, управляя нашим выходом из грудной полости. Наконец он вытащил руку из тела вместе с моей, пристально глядя мне в лицо. Обычно у меня нет трудностей копаться в мертвом теле, но ощущение наших рук, держащих сердце совместно, локтей и предплечий, прижатых друг к другу среди скользких кровавых мышц, было до странности интимно. Последние несколько дюймов он смотрел вниз, на рану, а не мне в лицо, смотрел, как наши окровавленные руки выползают из раны под грудиной. И другой рукой придерживал меня за плечо, вздел наши руки вверх, и секунду мы держали сердце вместе, и он смотрел на меня поверх этой окровавленной мышцы.