Дэн Симмонс - Эндшпиль

– Ты все-таки улетаешь завтра? – тихо спросил Сол. – Возвращаешься обратно?

– Да. – Натали кивнула. – Рейс одиннадцать тридцать из Бен-Гуриона.

– Я провожу тебя, – сказал Сол. – Оставлю машину у Шейлы и попрошу, чтобы она или кто-нибудь из ее ребят подвез меня обратно.

– Очень хорошо. – Натали улыбнулась. Сол открыл термос и протянул ей пластиковую чашку, наполненную горячим ароматным кофе.

– Ты не боишься? – спросил он.

– Возвращения в Штаты или того, что могут еще встретиться такие?

– Просто возвращения, – пояснил Сол.

– Боюсь, – сказала девушка.

По прибрежной дороге двигалось несколько машин – свет их фар терялся в зареве заходящего солнца. К северу поблескивали руины города крестоносцев. Гора Кармел вдали была окутана дымкой такого насыщенного фиолетового цвета, что Натали сочла бы его ненастоящим, если бы увидела на фотографии.

– То есть я не знаю, – продолжала Натали. – Попробую. Я хочу сказать, Америка и так довольно жуткая страна... Но это моя родина. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Да.

– А ты сам не думал о том, чтобы вернуться в Штаты?

Сол опустился на большой камень, в расщелинах которого виднелась изморозь, – ее так и не растопило дневное солнце.

– Постоянно думаю об этом, – признался он. – Но здесь столько дел.

– Я до сих пор удивляюсь, как быстро Моссад.., поверил всему, – промолвила Натали. Сол улыбнулся.

– У нашего народа – длинная, почтенная и параноидальная история... Полагаю, мы прекрасно поспособствовали укреплению их предрассудков, – он сделал глоток и налил себе еще кофе. – К тому же у них была масса разведывательных данных, с которыми они просто не знали, что делать. Теперь у них есть система.., странная, конечно, но это все же лучше, чем ничего.

Натали указала рукой на темневшее на севере море.

– Как ты думаешь, они выяснят.., когда-нибудь?

– Таинственные связи оберста? – спросил Сол. – Может быть. Я подозреваю, что им уже известны эти люди.

Глаза Натали подернулись печалью.

– Я все думаю об этом человеке.., в доме Мела ни... Его ведь там не было...

– О Говарде? Рыжеволосый. Отец Джастина.

– Да. – Натали вздрогнула, когда солнце коснулось линии горизонта. Ветер усилился.

– Зубатка же передал вам обоим по радиосвязи, что он уложил Говарда отдохнуть. Если именно он последовал за тобой. Когда Мелани послала кого-то – скорее всего, великана – прикончить Зубатку, он, вероятно, забрал и Говарда. Возможно, тот все еще был без сознания, когда в доме начался пожар. Может, именно он и дожидался тебя в глубине дома.

– Может быть. – Натали обхватила ладонями чашку, пытаясь таким образом согреть руки. – Или Мелани могла где-то похоронить его, решив, что он умер. Это объясняет несовпадение количества тел, названного в газетах. – Она подняла голову и взглянула на небо, где загорались, мерцая, все новые и новые звезды. – Ты знаешь, что сегодня годовщина? Год со дня...

– Со дня смерти твоего отца, – продолжил Сол, помогая Натали подняться. В сумерках они двинулись обратно по акведуку. – Ты, кажется, говорила, что получила письмо от Джексона?

Лицо девушки просияло.

– И длинное к тому же. Он вернулся в Джермантаун. Стал новым директором Общинного дома, но от старой развалины избавился, попросил Братство Кирпичного завода подыскать себе другой клуб – думаю, он мог это сделать, поскольку продолжает оставаться его членом – и теперь открыл целую серию настоящих общинных магазинов на Джермантаун-стрит. У него там бесплатная клиника и масса других вещей.

– А о Марвине он не упоминал?

– А как же! Он более или менее привел его в норму. Говорит, что есть явные признаки выздоровления. Теперь Марвин находится на уровне развития четырехлетнего ребенка.., но талантливою ребенка, как пишет Джексон.

– Ты собираешься съездить к нему?

– Наверное. Да.

Они осторожно спустились вниз и посмотрели назад, туда, откуда пришли. Лишившись красок, дюны стали напоминать застывшие морские волны, омывающие римские руины.

– Ты собираешься подписывать какие-нибудь договора на фотоработы перед возвращением в школу?

– Да. “Иерусалим Пост” заказал материал об упадке крупных американских синагог, и я думаю, что начну с Филадельфии.

Сол махнул рукой телохранителям, которые дожидались их под сводами колонн. Один из них закурил сигарету, и она загорелась красным глазом в сгущавшейся тьме.

– Фоторепортаж, который ты сделала о рабочих-арабах в Тель-Авиве, был превосходен, – заметил Сол.

– Ну, надо же смотреть правде в лицо, – немного надменно ответила Натали. – С ними обращаются, как с израильскими неграми.

– Действительно.

Они остановились на дороге у подножия холма и несколько минут стояли молча – несмотря на холод, им почему-то не хотелось возвращаться в освещенный дом, где их ожидали тепло, возможность вести непринужденную беседу и спокойный сон. Внезапно Натали бросилась к Солу, уткнулась лицом в его куртку, почувствовала прикосновение его бороды.

– О Сол! – всхлипнула она.

Он неуклюже похлопал ее по спине забинтованной рукой. О, как бы он был рад, если бы это мгновение застыло навечно, даже окрашивавшая его печаль казалась ему источником радости! Позади тихонько шуршал песок в своем постоянном стремлении засыпать все сотворенное человеком.

Натали слегка отстранилась, вытащила из кармана салфетку и высморкалась.

– Черт побери, – пробормотала она сквозь слезы. – Прости, Сол. Думаю, я хотела сказать “шалом”, но похоже, у меня не получается.

Сол поправил очки.

– Запомни, – произнес он, – “шалом” не означает “до свидания”. “Шалом” не означает “здравствуй”. “Шалом” – это мир.

– Шалом, – прошептала Натали и вновь укрылась в его объятиях от холодного ветра.

– Шалом и л'хаим. – Сол прижался щекой к волосам Натали, глядя, как ветер помогает песку засыпать узкую дорогу. – Во имя жизни.

Прошло время. Я здесь счастлива. Теперь я живу на юге Франции, между Каннами и Тулоном, но, увы, не слишком близко от Сен-Тропеза.

Я почти полностью оправилась после своей болезни и могу уже ходить без сопровождающих, но выхожу я редко. Покупки в деревне делают Анри и Клод. Иногда я позволяю им вывезти себя в Италию на Адриатику, к югу от Пескары, а иногда даже в домик в Шотландии, чтобы посмотреть на него, но и эти поездки становятся все реже и реже.

В холмах за моим домом раскинулось брошенное аббатство, до него рукой подать, и я часто прихожу туда посидеть среди развалин и диких цветов. Я думаю об одиночестве и воздержании, а также о том, насколько все зависят друг от друга.