Иннокентий Соколов - Бог из глины

— Ступени… — выдохнул Сергей.

— Да — просто ответило божество. — Девять ступенек, по которым ты поднимешься, а все остальное будет зависеть от тебя, от твоих желаний.

(У тебя же найдется пара-тройка желаний, парень?)

— Даже не сомневайся — криво ухмыльнулся Сергей.

— Точно! — довольно хмыкнуло глиняный бог. — Я никогда не сомневался в том, что ты тот еще сукин сын, так что давай, не медли…

Сергей кивнул. Он развернулся, потянулся к замку, и по-прежнему не веря, что удача вновь повернулась к нему лицом, вытащил дужку из скобок. Дверки чуть колыхнулись, из щели между ними подуло сквозняком. Сергей отбросил замок — тот ударился о фанеру, недовольно звякнув проржавевшими внутренностями, и в этот миг ночь стала уходить. Она выбиралась из щелей, и за мгновение до того, как она собралась покинуть стены дома, Сергей, даже не надеясь на чудо, попросил:

— Останови ее…

— Если захочешь, она будет вечной! — твердо ответило божество. — Но это уже не важно, поверь. Там, за дверками, тебя ждет летнее утро, и солнце, и ветер…

Сергей промолчал. Боль на мгновение вернулась, словно пробуя силы, и тут же пропала — похоже ему удалось убить ее, пусть и вместе с собой. Он протянул руку, чтобы открыть дверцы, но мир дернулся и встал на место с прощальным щелчком. В окошке под потолком заалел восход, и солнечные лучи заискрились, заиграли в пыльной паутине.

Он грохнулся на щит, и фанера недовольно заскрипела, прогибаясь от тяжести его тела.

Как хотелось бы сейчас закрыть глаза, и отдаться пьянящей неге…

Тихий шорох обоев, маятник неторопливо качается туда-сюда, и часы косятся глазками, следят за ним. Ты лежишь в колыбельке, и мамин голос убаюкивает, успокаивает сынишку:

Поздняя минутка, засыпай малютка.

Всем кто только просит — Сонька сон приносит.

Сонька-дремка знает, кто не спит, зевает

Деткам не послушным, глазки закрывает…

(Хей, парень!)

Голос божества выдернул его из снов.

— Ты совсем близко — ближе чем думаешь… Не сдавайся…

Сергей подсунул руку под грудь, и попытался оттолкнуться. Потом боднул дверку, пытаясь протащить свое тело туда, где его ждали.

— Стой! — воскликнул глиняный бог. — Поднимись. Не стоит возиться в грязи, подобно тем ничтожествам, что не способны понять главное — ты не червь! Ты не должен стоять на коленях, выпрашивая чуда — вставай, войди и возьми то, что принадлежит тебе по праву.

Сергей закричал, вставая на ноги. Он покачивался, замирая от собственной смелости, что пьянила как старое вино. Тихий хруст — он был прекрасен!

(Ты жив, приятель, а это главное!)

— Ключ… — нераздельно пробормотало божество, (оно умирало, но даже в последние минуты было готово служить хозяину, каким бы сукиным сыном он не был).

— Зачем? — непонимающе спросил Сергей. — Замок открылся.

— Ключ… нужен… — голос слабел, дрожал, но продолжал звучать, не сдаваясь.

Сергей на негнущихся ногах протопал в другой конец погреба. Он рылся в старом пыльном мусоре, пытаясь найти выброшенный ключ.

Войлочные стельки, ржавая консервная банка, треснувшая, полусгнившая доска, изогнутый гвоздь со сбитой шляпкой, кусок застывшей смолы, с налипшей грязью, бутылка с отбитым горлышком, пустой флакон из-под "Пемоксоли", моток проволоки, и масса, масса разных чудес — вот только ключ куда-то запропастился. Сергей, похолодев, шарил на полу, прошелся по полкам — безрезультатно.

— Где же ты? — он бормотал, выискивая крупинку золота, что мелькнула не так давно во тьме, и пропала, сгинула, черти бы ее побрали!

Потом, когда он уже совсем потерял терпение, небеса сжалились над ним. Ключ отыскался в самом углу — закатился мерзавец под кусок затертого до неузнаваемости линолеума. Сергей вытащил его, и потащился обратно. Наступил на щит — хруст костей удачно гармонировал с треском фанеры, остановился перед дверьми, сжимая ключ, шмыгая носом от нетерпения.

Что-то пронеслось в воздухе, и тихий голос божества (голос в голове Сергея) прошелестел, умирая — Прощай…

Сергей не ответил. Он в последний раз вдохнул прохладный, затхлый воздух погреба, ухватился за дверки, просунув пальцы в толстую щель между ними, потянул на себя, открывая. Дверки скрипнули, и мягкий свет принял его к себе. Сергей зажмурился и сделал первый шаг.

Свежесть летнего утра. Слабый запах меда — они выносили ульи в ласковое лето, чтобы занести потом, когда наступит щедрая осень. Время собирать урожай — ты никогда не любил ее, хотя и признавал надменное величие королевы желтых листьев и холодных дождей…

Зимний вечер, когда можно кутаться в теплый плед, слушая дедушкины истории, от которых не спалось потом долгими ночами…

Весенний день — бегут ручьи, и кораблики качаются на волнах, а в глубоких лужах отражаются облака.

Лето — лучшее из времен. Ты понял это однажды, принял его объятия. Много позже ты полюбишь весну за то, что после нее начинается лето, но сейчас, нет ничего лучше этих теплых, бесконечных дней, когда с раннего утра и до позднего вечера пропадаешь на улице, и мир врывается в грудь миллионами запахов, звуков, цветов…

Чтобы ты не выбрал — все будет только для тебя, и таким как захочешь ты.

Открой глаза — убедишься сам!!!

Гудение усилилось. Сергей стоял, расставив руки, наслаждаясь покоем. Больше всего он боялся обнаружить себя стоящим в темном закутке подвала, на сыром глинистом полу.

Осторожно он открыл глаза.

Ступеньки были на месте. Они уходили вверх, заканчиваясь у большой двери. Латунная ручка блестела в лучах утреннего солнца — они проникали в коридор сквозь широкое окно в стене. Стены коридора сверкали побелкой. Сергей оглянулся — сзади темнела пасть погреба, но он не собирался возвращаться туда.

Он ступил на первую ступеньку, ощущая, как та приятно вибрирует под ногами. Это казалось прекрасным — он готов был стоять так вечность, если бы не… все те чудеса, что ждали впереди!

Утро сочилось из окна, и Сергей чувствовал тепло солнечных лучей. Он смотрел обоими глазами, и ему не было больно. Он поставил ногу на следующую ступеньку, и не спеша перенес на нее тяжесть тела, поднимаясь к двери.

(Здесь все — свежесть утра, и послеобеденный покой. Летний вечер и короткая ночь, что подобна взмаху ресниц — иди же скорее…)

Он поднимался, с каждой ступенькой становясь легче и чище. Где-то на середине пути, он с восторгом заметил, что ноги больше не тревожат его — омерзительный хруст пропал, и он, еще не веря в это, сдерживался, пытаясь не перепрыгивать через ступеньки, но с каждым шагом навстречу лету, ему все больше хотелось взбежать, вознестись вверх легким ветерком.