Александр Матюхин - Философия манекена

— Я тоже так считаю, — вдохновился Евгений, — я также говорил этим… этим остолопам из трактира. но они не слушали меня, не хотели слушать! Им подавай только деньги, деньги, деньги!..

— Вот видишь! Ты прекрасно меня понимаешь! Ты настоящий манекен! Вот поэтому я боюсь того, что ты не выздоровеешь до приезда Президента. Ты и только ты можешь поднять нашу культуру с колен! Это же История! Это, если хочешь, переломный момент для души каждого манекена, для души каждого человека нашей страны!

Разгоряченный, и от этого вспотевший, Арсений с силой сжал пальцы Евгения, до боли, но Евгений, не менее разгоряченный, ничего не заметил. Ему казалось, что он только что понял свое предназначение в этой жизни, свою цель. Именно для этого он ночами стоял перед зеркалом, работал в булочной, оттачивал мастерство. Именно его душа должна будет привлечь внимание Президента и изменить жизнь манекенов к лучшему. А ведь это действительно История с большой буквы.

Однако Евгений был еще не совсем здоров, и боль в груди вновь настигла его. Евгений поморщился, желчь подступила к губам.

— Позже, позже, — резко оборвал сам себя Арсений, — отдыхай, мой друг. Я приду завтра и мы все обсудим. Отдыхай, высыпайся, набирайся сил. И подумай о моем предложении. Я не настаиваю, но такой шанс выпадает раз в жизни. Это будет просто… просто, ну ты понимаешь, великолепно!

— Великолепно, — повторил Евгений, хотя сейчас слова выходили из него с огромным трудом.

— Все, я зову Константина Львовича! — Арсений суетливо пробежал к двери, исчез из комнаты, а вместо него почти мгновенно появился большой широкоплечий мужчина с густой седой бородой, в маленький круглых очочках, за которыми разглядеть его глаза было совершенно невозможно. Константин Львович не суетился и делал свое дело с неторопливым профессионализмом. Он положил Евгению на лоб холодный компресс, он дал Евгению выпить какой-то горькой жидкости, он проверил пульс, он поправил одеяло и велел поспать. После чего Константин Львович вышел и вновь появился Арсений. Опираясь на клюку, тот подошел к кровати, склонился и пожелал скорейшего выздоровления.

— Ты отдыхай, отдыхай, — вторил он, поглаживая край одеяла, а затем махнул на прощанье рукой и исчез за дверью до следующего утра.

Выздоравливал Евгений быстро и к началу следующей недели смог выйти на работу. Место Революционера на время его болезни занял какой-то совершенно непрофессиональный юнец, нанятый наспех, без подготовки. Поза его была не ровна, везде виделись недочеты и неуверенность. Евгений брезгливо оглядел его с ног до головы, затем направился в свой тесный кабинетик, готовится.

Первый рабочий день дался ему не очень легко: ныла спина, и правую ногу все еще сводило судорогой, но он в какой-то степени даже наслаждался болью, ведь это была заслуженная, этакая рабочая боль. Боль возвышала его. А еще подстегивала.

Мимо сновали постоянно чем-то озабоченные и озадаченные депутаты и министры. С портфелями и без, лысеющие и рыжие, в пиджаках и белых рубашках, иногда с галстуками, а иногда с застегнутыми до самой верхней пуговки воротниками. Мало кто поднимал глаза, чтобы посмотреть на привычную фигуру Революционера. Мало кто заметил, что место непрофессионального юнца занял новый манекен. И это злило, невыносимо злило. Хотелось спуститься и спросить — а разве ваша работа чем-то лучше? Разве вы делаете что-то другое? Готов поспорить, что бездельничаете вы постоянно. И спина у вас не болит после работы, и в обморок вы не падаете от недоедания и переутомления, и ваши родственники не спят в однокомнатной квартире вчетвером, а сестра не приводит молодого ухажера на кухню, потому что другого места для свиданий попросту нет. И в чем же тогда справедливость? Почему презирают и унижают тех, кто действительно работает, кто всего себя отдает людям, а тех, кому наплевать на все вокруг, кроме собственной жажды наживы, тех любят, тем поклоняются, тех боятся?

Евгений злился, отчего совершенство его позы искажалось, но кроме него вряд ли кто-нибудь замечал подобное. Злость терзала его, словно душевный голодный котяра, царапающий кривыми когтями нутро. От злости некуда было деться. От злости он не ел почти целый день, и на следующее утро почувствовал невероятную слабость. Но то было решающее утро. Важное. Переломное.

Едва расцвело, в комнату ворвался возбужденный Арсений. Он почти не опирался о свою клюку, от чего хромал заметнее прежнего. Евгений уже давно проснулся и лежал в кровати с открытыми глазами, набираясь сил. Чувствовалось, что день выйдет тяжелым. Тело отчаянно сопротивлялось работе, стонало, болело, требовало к себе внимания и жалости. Но зачем нам тело, когда главное — душа?

Увидев Арсения, Евгений обрадовано поднялся и как был, в одних трусах, обнял старика. От Арсения густо пахло лекарствами.

— Вот он! Вот он! — бормотал Арсений, едва ли не самому себе — так тихо у него выходило, — черт возьми, столько лет я ждал этого! Столько лет! Женя, друг мой, ты не понимаешь, насколько это все важно!

— Понимаю! — отвечал Евгений, торопливо одеваясь. Привычка торопиться так и не ушла от него, несмотря на болезнь.

— Я бы вот сейчас хотел бы что-нибудь сказать! Что-нибудь важное, для записи! Но ничего в голову не лезет. Не могу и все. Мысли путаются. В общем, на, держи!

Арсений запустил руку во внутренний карман темно-голубого пиджака и извлек на свет небольшой прямоугольный сверток, упакованный в серую бумагу.

— Это книга?

— Очень ценный экземпляр. — Ответил Арсений, — упаковали для сохранности, чтобы не повредить обложку. Так и передай Президенту, в бумаге. Пусть сам распечатает, сам полистает. Держи.

Он бережно, с видимой торжественностью передал книгу Евгению. Она казалась почти невесомой. Взяв ее в руки, Евгений испытал странное волнение, руки его дрожали от слабости и болезни, и он думал о том, как бы не уронить книгу, поэтому сжал ее сильнее и аккуратно убрал в карман пальто.

— На твоих плечах огромная ответственность, — сказал Арсений. — Даже не знаю, какие слова нужно произнести, чтобы обозначить все торжество момента, чтобы показать эту важность, ключевой поворот истории! У меня в голове не помещаются мысли, боже. Женя! Это великий день! И ты, без ложной скромности, великий человек!

Они обнялись еще раз, на глазах у Арсения выступили слезы, которые он без скромности стер тыльной стороной ладони.

— А вечером мы пойдем с тобой в приличный ресторан и хорошенько отметим! — сказал он на прощанье.

Евгений вышел на улицу, в прохладу весеннего утра, испытывая противоречивый упадок сил физических и подъем сил душевных. В то время как тело его болело, стонало, пальцы дрожали, а горячее дыхание вырывалось из горла вместе с тяжелым хрипом, душа же и сознание, наоборот, не испытывали неудобств, стремились, неслись к заоблачным вершинам, галопом скакали к будущему. Будто невидимые крылья несли Евгения к Дому Правления. Он сразу заметил перемены, связанные с приездом Президента. Всюду сновала милиция, журналисты, толпы зевак ограждали от площади большими деревянными щитками. Впервые за много времени работы у Евгения потребовали пропуск. Милиционер сверился с фотографией, буркнул: «А, манекен» и жестом указал, мол, проходи, не задерживай.