Энн Райс - Талтос

– Кончай с этим Морриган, – резко оборвала ее Мэри-Джейн.

– Продолжай, пожалуйста, – попросила Мона.

– Мне нужно все то, что может потребоваться особому ребенку, который горит желанием развить свой интеллект и удовлетворить неистощимую тягу к знаниям, но который благоразумен и любим, да, разумеется, которого можно любить и учить, и, следовательно, которым можно управлять.

– Ты уверена, что хочешь именно этого? – спросил Майкл. – Ты хочешь, чтобы у тебя были родители?

– Да, пожилые родители, чтобы они могли рассказывать мне свои истории, как это когда-то было у нас.

– Ты права, – кивнула Роуан. – И если ты принимаешь нашу защиту, то это также означает и нашу власть и наше руководство. Как если бы ты действительно была нашей новорожденной девочкой.

– Да.

– И мы будем заботиться о тебе.

– Да! – Морриган слегка приподнялась в кресле и затем остановилась, схватившись с обеих сторон за стол руками столь длинными и тонкими, что их должны были бы поддерживать крылья. – Да, я из Мэйфейров. Скажите это тоже. Я одна из вас. И когда-нибудь… Когда-нибудь, быть может, я смогу зачать от человека-мужчины, и другие подобные мне будут рождаться из ведьмовской крови, как и я родилась. И я имею право жить, быть счастливой, познавать мир и работать… Боже, я все еще ощущаю этот запах, исходящий от вас, и не в силах выносить его. Вы должны рассказать мне всю правду.

– И что будет, если мы так и поступим? – спросила Роуан. – И что будет, если мы скажем, что ты должна оставаться здесь, что ты слишком молода и невинна, чтобы встретиться с этим самцом, что мы сами укажем время для такой встречи?..

– Что, если мы пообещаем тебе, – вмешался Майкл, – что сообщим ему? И что ты можешь узнать, где он, если только тоже пообещаешь…

– Я клянусь! – крикнула она. – Я клянусь всем, чем угодно.

– Неужели желание столь сильно? – прошептала Мона.

– Мама, они пугают меня!

– Они целиком у тебя в руках, – ответила Мона, уютно устроившаяся в огромном кресле. Щеки ее запали, а кожа казалась особенно бледной. – Они не могут причинить никакого вреда той, которая так искренне раскрывает себя. Ты настолько же человек, насколько и они, – неужели ты не понимаешь? Они знают это. Не бойся. Продолжай.

– Позвольте мне занять свое место. – Глаза Морриган расширились и, казалось, горели внутренним огнем, как тогда, когда она плакала. – Позвольте мне оставаться такой, какая я есть. Позвольте мне совокупляться, если я пожелаю. Позвольте мне быть одной из вас.

– Ты не можешь пойти к нему. Ты не можешь совокупляться до тех пор, пока твой разум не научится осознанно принимать решения, тем более столь важные, – непререкаемым тоном возразила Роуан.

– Вы сводите меня с ума! – выкрикнула девушка, резко отодвигаясь от них.

– Морриган, хватит, – попыталась успокоить ее Мона.

– Остынь немного, – посоветовала Мэри-Джейн. Она встала и, осторожно обойдя стол, положила руки на плечи Морриган.

– Расскажи им о воспоминаниях, – попросила Мона. – Как мы записали их на магнитофон. И обо всем, что тебе хочется повидать.

Она пыталась сменить тему разговора, чтобы предотвратить новый поток слез и криков.

– Поехать в Доннелейт, – произнесла Морриган дрожащим голосом, – найти равнину.

– Ты помнишь все это?

– Да, и всех нас вместе в круге. Я помню. Я тянусь к их рукам. Помогите мне!

Ее голос снова срывался на крик. Но она зажала рот ладонью и снова заплакала, на этот раз приглушенно.

Майкл встал, обошел вокруг стола и мягко отодвинул Мэри-Джейн.

– У тебя есть моя любовь, – шепнул он на ухо Морриган. – Ты слышишь меня? У тебя есть моя любовь и моя власть, которая станет опорой этой любви.

– Ох, слава богу.

Морриган положила голову к нему на плечо, точно так же, как делала иногда Роуан, и заплакала еще горше.

Майкл гладил ее мягкие волосы, которые оказались шелковистее, мягче, чем у Моны. Он думал о кратком соитии с Моной на софе в библиотеке и об этом хрупком и непредсказуемом создании.

– Я знаю тебя, – прошептала Морриган и потерлась лбом о его грудь. – Я знаю и твой запах тоже, и те вещи, которые ты видел. Я знаю, как пахнет ветер на Либерти-стрит и как выглядел этот дом, когда ты впервые вошел в него. Знаю, как ты изменил его. Я знаю различные виды древесины и различные инструменты, знаю, как долго приходится втирать тунговое масло в волокнистое дерево, и звук трения сукна по деревянной поверхности. И я знаю, как ты тонул. Ты был такой холодный, а потом согрелся. Ты видел призраки ведьм. Они самые худшие, самые сильные, быть может, за исключением призрака Талтоса Ведьмы и Талтос. У тебя, должно быть, есть внутри что-то от нас, оно ждет, когда сможет выйти, чтобы возродиться и заново сотворить расу. О, мертвые знают все. Не знаю, почему они не говорят. Почему он – или любой из них – не приходит ко мне? Они только танцуют в моих воспоминаниях и произносят слова, которые означают что-то важное для них. Папа, папа, я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – шептал Майкл, крепко прижимая к себе ее голову и чувствуя, как дрожит сам.

– И знаешь… – Она смотрела на него снизу вверх, а слезы, текущие из глаз, оставляли дорожки на ее белых щеках. – Знаешь, папа, когда-нибудь наступит такой день, когда я возьму все руководство в свои руки.

– А это почему? – спросил он холодно, контролируя свой голос и выражение лица.

– Потому что так должно быть, – ответила она все тем же искренним, жарким шепотом. – Я быстро учусь, я очень сильная и уже сейчас знаю многое. И когда дети выйдут из моей матки, а они выйдут оттуда, как я вышла из мамы, они будут обладать такой же силой, такими же знаниями, воспоминаниями, какие есть у меня – от людей и от Талтосов. Мы научились честолюбию от вас. И человеческие существа при виде нас будут спасаться бегством. И мир будет… мир будет разрушен. Что ты думаешь об этом, папа?

Майкл испытывал внутреннюю дрожь. Он слышал голос Эша. Он взглянул на Роуан, лицо которой оставалось спокойным, совершенно бесстрастным.

– Жить вместе – таковой была наша клятва. – Он наклонился и губами слегка коснулся лба Морриган. Запах детской кожи был свежим и приятным. – Таковы мечты юных: править, господствовать над всеми. И тиранами в истории становились те, которые так и не выросли. Но ты будешь расти. Ты получишь от нас все знания, какие только мы сможем дать.

– Ну и ну! Наверняка это будет нечто! – воскликнула Мэри-Джейн, складывая руки на груди.

Майкл внимательно посмотрел на нее, шокированный внезапно ее словами и тихим смехом, которым она разразилась, покачивая головой. Он вновь перевел взгляд на Роуан. Ее глаза снова покраснели и были печальны. Она слегка повернула голову и внимательно разглядывала его странную дочь, а затем посмотрела на Мону. И лишь на лице Моны он не заметил ни удивления, ни потрясения, а только страх, усилием воли контролируемый ужас.