Дразнилки (СИ) - Матюхин Александр Александрович

Ноги сами несли Выхина по правильному маршруту, он почти не задумывался, куда идёт, а только смотрел по сторонам и сравнивал прошлое с настоящим, будто накладывал друг на друга две фотографии. Прошлое ожидаемо было чёрно-белого цвета с этакой мелкой рябью и заплывшими уголками, а настоящее походило на глянцевую рекламу из телевизора: отовсюду лилась музыка, светились вывески, подмигивали фарами автомобили и сверкали телефонами прохожие.

Щербатый плиточный тротуар, из которого местами торчали пучки травы, неожиданно закончился, Выхин обогнул кирпичную котельную и оказался перед знакомым подъездом.

Вот тут уже воспоминания накинулись без стеснения. Где-то на уровне запахов, движения теней, преломления света Выхин почувствовал лёгкий дискомфорт, огляделся. Показалось, что рядом звонко засмеялись подростки, звякнули бутылки, что-то хрустнуло – будто резко сломали старую гнилую доску о колено. Густые кусты шиповника за оградкой под окнами первого этажа зашевелились. Оттуда вышел жирный чёрный кот и, облизываясь, вперился в Выхина взглядом.

– Чего тебе? – спросил Выхин, нервно теребя футболку пальцами. – Пошёл прочь, кыш.

Кот не реагировал. Он наблюдал за тем, как Выхин поднялся на крыльцо, и только после этого запрыгнул на скамейку и растянулся на ней, облизывая блестящий бок.

Выхин же дёрнул на себя входную дверь и сообразил, что та заперта. Ясно же, в двадцать первом веке больше не бывает дверей без замков. Это в конце девяностых можно было спокойно зайти в любой подъезд, посидеть на батарее у лестницы, покурить и выжечь кнопки лифта спичками. Времена изменились.

Снова показалось, что за спиной хихикнули в унисон сразу несколько мальчишеских голосов. Выхин рефлекторно сжал кулаки, но не повернулся. Как-то стайка пацанов во главе с Дюхой Капустиным подкараулили его прямо здесь, на крыльце, и швырнули в спину два шарика, наполненные синей краской.

«Жирный пончик, дай талончик!»

После того случая его ещё пару недель называли во дворе пирожком с повидлом. Но это была не самая обидная кличка.

Домофон неожиданно запиликал, дверь открылась и на улицу из подъезда вышла полная женщина в белом сарафане и с раскрасневшимися щеками. Она волокла за руку девочку лет четырёх. Выхин торопливо попробовал протиснуться в образовавшийся проём. Женщина преградила путь.

– Мужчина, вы куда? – спросила она, оглядывая Выхина с ног до головы. Запоминала на всякий случай. Ещё бы, при его нынешней внешности любой бы осторожничал.

– К Коропову, Иван Борисычу, из сорок девятой, – буркнул Выхин.

Девочка тоже внимательно его разглядывала, при этом указательным пальцем старательно ковыряясь в носу.

– Коропов Иван Борисыч умер, – сказала женщина. – Две недели назад. Вы как-то припозднились.

– Умер? – растерялся Выхин. – Погодите… Я ему писал не так давно. Предупреждал, что приеду.

– Не дождался, бывает. – Женщина звонко хлопнула девочку по руке, не сводя с Выхина глаз. – Мы не знакомы случайно? Не могу вспомнить.

– Я здесь жил много лет назад. Недолго. Иван Борисыч мой отчим.

– А Оля, что ли, ваша мать? – женщина сухо улыбнулась. – Вы Лёва, я поняла. Ну, извините, что принесла дурные вести. Боюсь, никто вас тут встречать не будет.

Она, наверное, хотела добавить что-нибудь про блудного сына. Выхин нутром чувствовал. Но женщина промолчала и стала спускаться по ступенькам.

Выхин придержал дверь, дождался пока женщина удалиться по тротуару в сторону сквера, и после этого нырнул в прохладу подъезда. Там, у рядков почтовых ящиков, он прислонился к стене и закрыл глаза.

Мелкие мысли суетились, как встревоженная мошкара в знойном воздухе.

Умер, значит.

Мама тоже умерла, но шесть лет назад. Выхин узнал об этом из телеграммы, которую прислал отчим. Телеграмма дошла чудом, поскольку Выхин часто менял места жительства, носился по Москве с одной съемной квартиры на другую, как беглец, спасающийся от кошмаров. Телефона он не имел, в силу совершенно безобразной привычки, а потому отставал от современного темпа жизни всё больше и больше. Прочитав тогда о смерти матери, Выхин хотел тут же купить билеты на поезд, приехать, помочь с похоронами, но в последний момент сорвался в крутое пике очередного переезда и обо всём забыл.

Много позже проявилось чувство вины, но Выхин отмахивался от него раз за разом, до того момента, пока действительно не случилась нужда приехать.

Он поднялся неторопливо на пятый, верхний этаж, потоптался у сорок девятой квартиры. Дверь была оббита старым дешёвым дерматином, который местами потрескался, а местами выцвел. Гвоздики, когда-то блестевшие позолоченными шляпками, теперь потускнели и большей частью заржавели.

Подчиняясь внутреннему порыву, Выхин вдавил кнопку звонка, послушал длинную глухую трель внутри квартиры. Показалось, что раздался шорох тапочек, кто-то подошёл с обратной стороны. Вроде бы мигнула тень в дверном глазке. Но на самом деле, конечно же, никого там не было. Выхин потоптался с полминуты на драном резиновом коврике, спустился обратно к почтовым ящикам, но не вышел, а остановился у двадцать седьмой квартиры.

В жизни всегда нужен последний шанс. Вернее, очень хочется верить, что такой шанс существует. Иначе зачем вообще жить?

Он нажал на звонок, затем тут же робко постучал согнутым пальцем. Несколько секунд прислушивался. По всему выходило, что ночевать ему придётся в сквере неподалёку, потому что последние деньги ушли на поезд, а монеток в фонтане – даже если он наберётся храбрости и полезет за ними – едва ли хватит даже на самую дешёвую комнату в каком-нибудь домике у побережья.

– Вам кого? – неожиданно спросили из-за двери.

Голос был девчачий, молодой. Выхин представил Аллу, которая жила здесь, в двадцать седьмой, с родителями девятнадцать лет назад. Алла была худенькая, остроносая, скуластая. Никак не могло быть, чтобы Алла осталась в том же возрасте и стояла сейчас за дверью. Правда же?

Он тряхнул головой, собираясь с мыслями. Это всё проклятая южная жара. От неё сознание плавилось, как сыр на сковородке. Нужно скорее к морю, нырнуть несколько раз, остудиться. Иначе совсем ум за разум зайдёт…

– Я из сорок девятой, – сказал Выхин, переминаясь с ноги на ногу. – Жил тут раньше. Отчим… то есть Иван Борисыч, конечно, обычно оставлял вам запасные ключи. В случае чего. Вот я и подумал, вдруг у вас тоже сейчас…

Как же глупо всё это звучало. Глупо и неправдоподобно. Выхин даже поймал себя на мысли, что говорит заискивающе, как алкоголик на улице, выпрашивающий десять рублей на метро. Впрочем, он недалеко от алкоголика оказался. Почти уже в одной канаве.

– Вы что ли Алексей? – спросил девчачий голос из-за двери. – Мне Иван Борисович о вас рассказывал. Ждал вас.

Дверь приоткрылась и в щели, под натянутой цепочкой, показалась молодая остроносая мордашка. Светлые волнистые волосы закрывали влажный лоб и уши, облепили щеки и левый глаз. Вокруг носа рассыпались веснушки, губы потрескались. Точно, Алла. Такая, какой Выхин её видел в последний раз. Будто время остановилось, а он один продолжал жить и стареть. Будто на дворе конец девяностых. Тот самый год, когда Дюха Капустин с друзьями гонялись за Выхиным по лесу, чтобы избить хоккейными клюшками.

– Ничего себе, какой огромный, – сказала девушка, глядя на него снизу вверх, и наваждение рассыпалось. – Потрепала вас жизнь.

Голос у неё был другой. И выглядела по-другому. Неуловимо, в едва заметных мелочах, но отличалась от той Аллы, в которую когда-то Выхин влюбился.

– Я только что с поезда, – пробормотал он в ответ. – Вымотался. Жарко у вас тут. А ты кто? Дочка Аллы?

– Ага. Я Ленка.

«Ленка-пенка, драная коленка» – подумал Выхин, а вслух сказал:

– Мне бы ключ от сорок девятой, если он у вас есть. Мама дома?

– Рабочий день вообще-то. Мама только вечером будет, если освободится, – ответила Ленка, с интересом разглядывая Выхина. – Я видела вас на фотографии. Вы почти не изменились. Только, как бы деликатнее сказать… запущенный что ли. Побриться вам надо, помыться и переодеться. А то на бомжа похожи. Мама таких как вы по выходным в парке кормит.