Группа поддержки для выживших девушек - Грейди Хендрикс

Мы – вид, которому грозит опасность исчезновения, за что я благодарна. Нас осталось всего шесть. Было время – я грустила от того, что нас так мало, но мы были существами восьмидесятых, а мир изменился. Прежде на наши памятные даты они протирали от пыли ящики с роликами или время от времени продлевали франшизы, но теперь остались одни нефтяные разливы и «Викиликс», «Чайная партия» и «Талибан». Наша шестерка принадлежит к другой эре. Мы невидимы для медиа. Вполне возможно, что нас уже вообще не существует.

Выключив Си-эн-эн, я понимаю, что просчиталась. Нас вообще-то семь, просто мне не нравится думать о Крисси. Никому не нравится. Даже упоминание ее имени может нарушить работу головного мозга, потому что она предатель. А поэтому я задерживаюсь на минуту, хотя у меня остается всего три часа, чтобы добраться до группы, и делаю глубокие вдохи, пытаюсь снова сосредоточиться.

Судьба Адриенн была предопределена. С ней все это случилось в лагере «Красное озеро», но потом она купила это место и превратила его в приют для жертв насилия, в основном выживших после стрельбы в школе, и детишек, которым удалось бежать от своих похитителей. И судьба настигает ее там, где она живет. По крайней мере, это даст нам новую тему для разговора, кроме всех наших старых дел, о которых мы спорим по сей день.

Когда откладывать больше уже нельзя, я собираюсь. Встреча с группой – единственное время, когда я покидаю квартиру. Правда, еще раз в неделю хожу к почтовому ящику на другой стороне улицы, потом еще раз в месяц проверяю мои маршруты отхода, а раз в две недели хожу в магазин на углу – прикупить продуктов. Не люблю рисковать. Волосы у меня коротко подстрижены, потому что за длинные волосы можно схватить. Я ношу спортивную обувь на тот случай, если придется бежать. Я не ношу свободную одежду.

Я проверяю содержимое моих карманов – ключи, деньги, телефон, оружие. Пару лет назад, после одного происшествия, я перестала брать с собой огнестрельное оружие, когда собиралась ехать в общественном транспорте, но при мне баллончик с перечным газом, канцелярский нож в правом переднем кармане и бритва, приклеенная лентой к моей левой щиколотке. У меня нет наушников, я не надеваю солнцезащитных очков, я проверяю, плотно ли сидит на мне куртка, чтобы ни за что ненароком не зацепиться. Потом я прощаюсь с моим растением, набираю полную грудь воздуха, выхожу из квартиры на встречу с миром, который хочет, чтобы я умерла.

*Частные записки доктора Кэрол Эллиотт касательно сессии группы, сентябрь 2010

Овца из ваты говорит: Иисус любит ягненочка.

Тройка очень тощих духов, восстав из могилы, провозглашает: Духи страшат… но не Святой дух.

Он восстал! – кричит многоцветная путаница фломастерных подписей.

Одна из них заставляет меня замереть. У всех нас в группе сложные отношения к идее воскрешения.

Мы должны сидеть кружком, но мы впятером сидим разорванным кругом, буквой С, потому что ни одна из нас больше не сядет спиной к двери. Дани сидит в позе несгибаемого ковбоя, сложив руки на груди, вытянув ноги, перед ней стена, обклеенная строительным картоном с оранжево-черными изображениями хеллоуинских тыкв и злющих котов. Она последний человек в мире, кому требуется напоминание о приближающемся Хеллоуине.

Мэрилин сидит, скрестив ноги, в одной руке у нее стаканчик из «Старбакса», на коленях лежит новая сумочка, потому что она никогда не позволяет сумочке соприкасаться с полом. Она сказала Джулии, что заплатила за сумочку тысячу сто тридцать пять долларов, но я ей не верю. Не может сумочка из искусственной кожи стоить таких денег, и Мэрилин ни за что не допустила бы, чтобы к ее коже прикасалось что-то, бывшее живым прежде.

– Мне трудно сосредоточиться, когда я голодна, – говорит Хизер в своем никогда не прекращающемся монологе под названием «Я не спала с 1988 года». Она подается вперед, руки у нее дрожат. – Потому что у меня низкое содержание сахара в крови.

Сегодня она будет ссылаться на снеки.

Джулия сидит в своем кресле-каталке, она явно скучает, постукивает пальцами по колесам. На ней футболка с иронической надписью «Лучший в мире папочка», она смотрит на большой помятый рисунок, изображающий летящего человека с прижатыми к бокам руками и подписью «Печальный Иисус мертв заживо».

Я прежде считала странным, что мы встречаемся в обстановке произведений искусства воскресной школы, но теперь я каждый месяц первым делом, после того как проверю линии прицела и пути отхода, осматриваю эти рисунки. Но не потому, что меня хоть каплю интересует художественное выражение кучки потенциальных жертв убийства. Я ищу предупреждающие знаки: изображения стреляющих пистолетов и окровавленных ножей, мальчиков, рисующих себя в виде монстров без шеи и с треугольными клыками, разрывающими на две части родителей. Я ищу признаки того, что кто-то из этих ребят, когда вырастет, станет моим врагом, еще одним монстром, который попытается убить всех нас.

– Может быть, – предлагает доктор Кэрол, – вам пойдет на пользу перекусить перед началом.

Доктор Кэрол – единственная в комнате, кто может сесть спиной к двери, – садится в разрыве буквы С, как садилась все шестнадцать прошедших лет, у нее идеальная осанка, в руке авторучка, на коленях блокнот. Доктор Кэрол относится к наваждению Хизер с таким же вниманием и озабоченностью, с каким она относится ко всему, что мы говорим.

– Это было бы отклонением от моего расписания, – говорит Хизер. – Поскольку я выздоравливающий наркоман, для моей воздержанности важно следовать расписанию, а потому мне приходится рано выходить из дома, ведь вы же знаете, что копы отобрали у меня права и пока так их и не вернули. Так что на дорогу у меня уходит больше времени, чем обычно, потому что я считаю важным не опаздывать. Уровень предусмотрительности у Адриенн явно значительно ниже.

– Я не сомневаюсь, что у Адриенн есть все основания для того, чтобы опаздывать, – говорит доктор Кэрол.

– Я сильно удивлюсь, если Адриенн вообще появится, – говорит Джулия. Она явно тоже видела Си-эн-эн. – С ней кто-нибудь говорил? Я пыталась дозвониться, но меня неизменно отправляли в голосовую почту.

– Я думаю, она просто выключила телефон, – говорит Мэрилин, потом на ее лице появляется гримаса, будто она