Джозеф Ле Фаню - Призрак мадам Краул

За старушкой, что ни говори, ухаживали неплохо, а все потому, что моя тетя и Мэг Уайверн, горничная, были женщинами добросовестными.

Миссис Уайверн — про себя тетя называла ее Мэг Уайверн, а при мне величала «миссис» — была рослая, веселая толстуха лет пятидесяти, всегда добродушная. Ходила она медленно. Платили ей неплохо, но она была скуповата, прятала все нарядные платья под замок и целыми днями ходила в саржевом халате шоколадного цвета с желтыми, красными и зелеными веточками. На редкость крепкий халат, сносу ему не было.

Она ни разу мне ничего не дала, даже старого наперстка, но женщина была добродушная, смешливая, а за чаем без конца рассказывала сплетни. Видела, что я по дому тоскую, и старалась меня развеселить. Я, пожалуй, любила ее даже больше тети — детей легко привязать к себе, только расскажи им что-нибудь забавное. Тетушка была ко мне очень добра, но кое в чем чересчур сурова и все больше молчала.

Тетя отвела меня к себе в спальню, чтобы я отдохнула с дороги, пока она накрывает чай. Она похлопала меня по плечу, сказала, что я девочка рослая для своих лет, и спросила, умею ли я шить и работать по дому. Заглянула мне в лицо и сказала, что я похожа на отца, ее брата, царство ему небесное, и она надеется, что я стану лучшей христианкой, чем он, и ничего эдакого вытворять не буду.

«Слишком строго она разговаривает, — подумала я, — ведь я впервые вижу ее и ничем не заслужила такого выговора».

Потом я прошла в соседнюю комнату, приемную, где ключница делами занималась — такую роскошную, кругом все дубовое. В камине ярко пылал огонь, горел там и уголь, и торф, и дрова — всё вместе, а на столе стоял чай, и горячий пирог, и копченое мясо. С нами сидела миссис Уайверн, веселая, толстая, и за час наговорила больше, чем моя тетя за год.

Пока я пила чай, тетя поднялась наверх посмотреть, как там мадам Краул.

— Пошла проверить, не спит ли старая Джудит Скуэйлз, — сказала миссис Уайверн. — Джудит сидит с мадам Краул, когда поблизости нет меня или миссис Шаттерс (так звали мою тетю. Очень беспокойная старуха. Когда будешь с ней, следи в оба, а она или дом подожжет, или в окно выбросится. Хоть и старая, пороху в ней еще ой-ой-ой.

— А сколько ей лет, мэм? — спросила я.

— Восемь месяцев назад девяносто три стукнуло, — ответила служанка и расхохоталась. — И не расспрашивай про старушку при тетушке — не забудь, я тебя предупредила. Принимай ее такой, какая она есть, и все тут.

— А что я должна делать, мэм, объясните, пожалуйста, — просила я.

— Со старухой-то? — переспросила она. — Тебе все расскажет твоя тетушка, миссис Шаттерс. Но, думаю, тебе придется сидеть с ней в комнате и заниматься своим делом, следить, чтобы чего не приключилось, а она пусть забавляется игрушками на столе, попросит, принесешь ей еды и питья, но главное, береги ее, чтобы чего не стряслось, а если начнет буянить, погромче звони в колокольчик.

— Она глухая, мэм?

— Не глухая и не слепая, — ответила миссис Уайверн. — Вострая, как иголка, только из ума выжила, ничего толком не помнит. Поэтому ей все равно — что Джек-Победитель великанов, что Мальчик-с-пальчик, что королевский двор, что дела государства.

— А отчего, мэм, ушла та девочка, что служила здесь до меня? Тетя написала маме, что в пятницу она собирается уходить.

— Верно, ушла.

— А почему? — переспросила я.

— Она не объяснила миссис Шаттерс, почему, — ответила служанка. — Я не знаю. Не болтай, тетя не любит болтливых девчонок.

— А скажите, мэм, старая леди находится в добром здравии? — спросила я.

— Спросить не грешно, — промолвила она. — Недавно прихворнула, но на прошлой неделе ей стало лучше. За сто лет перевалит, как пить дать, еще нас переживет. Тс-с-с! Твоя тетушка идет по коридору.

Тетя вошла и заговорила о чем-то с миссис Уайверн. Мне стало уютнее, почти как дома, я прошлась по комнате, глядя по сторонам. В буфете стояла красивая фарфоровая посуда, на стене висела картина. Стенной шкаф, скрытый за дубовой обшивкой стен, был открыт, и внутри я заметила странного вида кожаную куртку, всю в лентах и пряжках, а рукава длинные, как столбики у кровати.

— Детка, что ты там разглядываешь? — резко спросила миссис Шаттерс. Мне казалось, тетушка и думать забыла обо мне, а она вдруг обернулась и заметила, что я стою у стенного шкафа. — Что у тебя в руках?

— Вот, мэм, — я показала ей кожаную куртку. — Я не знаю, что это такое, мэм.

На бледных щеках тети выступили красные пятна, глаза вспыхнули от гнева, и, не будь между нами полудюжины шагов, она бы, наверно, влепила мне пощечину. Но она лишь встряхнула меня за плечо, выхватила странную куртку и сказала:

— Пока живешь здесь, запомни: ни во что не вмешивайся и не бери чужого. — С этими словами она повесила куртку обратно на гвоздь и захлопнула дверцу.

Миссис Уайверн вскинула руки и тихо засмеялась, покачиваясь на стуле, как всегда, когда на нее находило веселье.

На глаза мне навернулись слезы. Миссис Уайверн подмигнула тете, вытерла собственные слезы, выступившие от смеха, и сказала:

— Да чего ты, девочка ведь не хотела ничего плохого. Пойди сюда, крошка. Знаешь, что это? Костыли для хромых уток, вот и все, и не приставай больше с расспросами, тогда нам не придется врать. Садись и выпей на ночь кружку пива, а потом ложись спать.

Моя комната была наверху, рядом со старухиной, а миссис Уайверн спала прямо у нее в спальне, кровати их стояли рядом. Я должна была приходить, как только позовут.

В ту ночь и накануне старуха была в злобном настроении. С ней случались такие приступы. Иногда она не позволяла никому одеть ее, иногда не давала снять с нее одежду. Говорят, в свое время она была красавицей. Но тех дней не помнил никто в Эпплуэйле.

Старуха обожала наряжаться. Каких только платьев у нее не было — и шелковые, и атласные, и бархатные, и кружевные — хватило бы на семь магазинов. Все они были старомодные, чудного покроя, но стоили жутко дорого.

Легла я в постель, но уснуть никак не могла. Все для меня было в новинку, а может быть, чай меня взбудоражил, я ведь не привыкла чай пить, разве что по праздникам. Я услышала голос миссис Уайверн, приложила ладонь к уху и прислушалась. Но голоса миссис Краул не было слышно; по-моему, она так ничего и не сказала.

Со старухи чуть ли не пылинки сдували. Слуги в Эпплуэйле знали, что после ее смерти всем придется паковать чемоданы, а пока что им жилось сытно и безбедно.

Дважды в неделю старуху навещал доктор, и все указания его выполнялись строго-настрого. Говорил он всегда одно и то же: старухе нельзя ни в чем перечить, только веселить и ублажать.