Александра Давыдова - Третья смена

– Видишь под крышей стропила металлические? Их надо проверять на прочность – простукивать и осматривать. Или к верхним окнам добираться и протирать их.

– Так я не знал, что придется этак… – Денис замялся. – Высоты я боюсь. Очень.

– А-а, вот оно что, – вместо того чтобы рассердиться, начальник добродушно рассмеялся. – Делов-то. Молодец, что сказал. Просто не будем тебя посылать наверх, и все. А служебная записка – это же для проформы, сам понимаешь.

Денис обрадованно кивнул и, насвистывая, пошел на свое рабочее место. Не то чтобы работа начинала ему нравиться, но хотя бы высота ему больше не угрожала – и то хорошо.

– Странно! – Илья в третий раз проверил записи и не нашел ни одной ошибки. Значит, закономерность была не плодом его фантазии, а вполне достоверным фактом. – Единственный перерыв в работе завода – с четырех до шести утра. В это время как раз отстаиваются станки, убираются и проветриваются цеха.

– И? – Профессор нетерпеливо постучал ручкой по столу.

– И я, когда начинал измерения, считал, что самый чистый воздух в рабочих помещениях завода будет по утрам, в первую смену. Однако почему-то все наоборот. Лучшие условия труда – во второй половине дня, ближе к вечеру. Здесь у меня записаны самые хорошие показатели. А утром, наоборот, гораздо хуже. В воздухе очень высокая концентрация пыли, а также следы сероводорода, метана и аммиака…

– А ночью? – Серебров обладал удивительной способностью задать всегда самый неприятный вопрос в нужный момент.

– Э-э-э… – Илья на мгновение замялся и сделал вид, что ищет нужную страницу в альбоме фиксации показаний. – Ночью воздух такой же чистый, как и вечером. И почему-то к утру постепенно портится…

– Постепенно портится? – Профессор показательно всплеснул руками и посмотрел на Илью так, как будто тот ляпнул на экзамене, что человек произошел от жирафа. – Гвоздарев, у тебя там от близости к рабочему классу ум за разум заехал? Особенно мне нравится это слово «почему-то». В науке не может существовать никаких «почему-то»! Либо «еще не выяснил, но обязательно выясню», либо «я слишком туп для того, чтобы защитить диссертацию – поступление в аспирантуру было ошибкой». Какой из вариантов тебе больше нравится?

– П-п-первый. – Илья быстро захлопнул альбом, собрал со стола листочки со своими расчетами и начал поспешно отступать в сторону двери. Спиной вперед, чтобы ни на секунду не упускать «чудовище» из виду – а ну как бросится? – Я обязательно выясню, Петр Алексеевич. Все выясню.

– И чтоб никаких подтасовок данных, слышишь, Гвоздарев? – Этот вопрос настиг аспиранта, когда он уже со вздохом облегчения осторожно закрывал за собой дверь кабинета.

– Слышу, – обреченно прошептал он и подумал, что профессор упустил в своей классификации самую правдивую и достоверную формулировку – «черт дернул меня пойти в аспирантуру именно к Сереброву!».

Пятно на полу напоминало картинку из учебника по судебной медицине. Студенческая стезя Денису в свое время не удалась, но судебку он любил и с удовольствием даже ходил в кружок на дополнительные занятия. И учебник весь прочел не из-под палки, а потому что действительно интересно.

Он присел и осторожно, не снимая рабочей перчатки, потер край пятна. Потом поднял руку к лицу и стал рассматривать кончик пальца. Вроде ничего. Осторожно понюхал. И опять уловил тот самый странный запах, что насторожил его в первый день перед самым началом работы. Противный, приторный…

– Агеев, ты что тут делаешь? – Голос начальника раздался за плечом, как раскат грома. Денис поднялся, отряхнул колени:

– Да вот, смотрю, не надо ли нашим уборщикам выговор объявить. Мы в три смены трудимся, а они не убирают…

– Не лезь не в свое дело! – обычно добродушный, Федор Михайлович на этот раз почему-то чуть ли не метал молнии. – А лучше возвращайся на свое место. Что там у тебя с планом, а? Бригаду подвести хочешь? Молчишь? То-то. Иди и работай.

Денис отошел от начальника на несколько шагов, воровато обернулся – не смотрит ли тот – и еще раз принюхался. Ошибки не было, от перчатки исходил самый настоящий трупный запах, известный каждому студенту мединститута, который прилежно проходил практику в морге. А форма пятна на полу и вовсе не оставляла никаких сомнений – несколько часов назад там лежал труп. Судя по брызгам вокруг – ставший таковым из-за падения с большой высоты. С тех самых стропил под потолком.

Но самым странным было не это. Денис уже начал работать, но руки продолжали дрожать, а в мозгу стучалась шальная привязчивая мысль – как случилось, что мертвец пролежал на полу рабочего цеха столько времени, чтобы успеть начать гнить?..

– Все уволены! – Федор Михайлович неистовствовал в отделе кадров. – Все, кто убирал цеха в прошлую смену.

– По какой причине?

– Невыполнение служебных обязанностей! А если вдруг там окажутся какие-то «ценные работники» предпенсионного возраста или матери-одиночки, срочно придумайте что-нибудь! Переведите в другие цеха, переквалифицируйте в дворников ближайшего микрорайона. Главное – чтобы ни одного из них здесь больше не было! Если увижу – удушу своими руками.

Через пять минут, выходя из отдела, начальник четвертого цеха стукнул дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.

Близилась дата очередной встречи с научным руководителем, и настроение у незадачливого аспиранта Гвоздарева с каждым днем все больше портилось. И дело было даже не в том, что порой ему снился кабинет профессора, больше похожий на зловещее логово, в котором таилось огромное зубастое волосатое нечто – вроде чудища из мультика об «Аленьком цветочке», которым Илья засматривался в детстве. Пугала не только предстоящая экзекуция и лекции о том, что он не сотрудник кафедры, а позор советской науки. Больше настораживало то, что, похоже, весь мир ополчился на Гвоздарева и поставил себе задачу никоим образом не допустить его до успешной работы.

Все его попытки сделать пропуск для посещения завода в третью – ночную – смену походили не на обычную бумажную рутину, а на безуспешный процесс пробивания бюрократической стенки собственной головой. Илья раз десять переписывал заявление, чтобы оно было «по форме». Потом никак не мог поймать начальника цеха, без подписи которого бумагу отказывались заверять. Когда же поймал – сразу же пожалел об этом.

– Не подпишу! – коротко отрезал Федор Михайлович.

– Почему?

– Государственная комиссия у меня! Надо план выполнить и цеха в порядок привести. Ночью тут самый аврал. А тут ты под ногами у всех путаться будешь – мне оно надо?

– Но…

– Никаких «но»! Разве что принесешь мне от своего начальства официальную записку, где будет сказано, по каким таким причинам я должен пустить тебя в цех ночью. Тогда и поговорим.